Когда суд начался, Брэди и Хиндли отрицали свою причастность к убийству Эдварда Эванса, Лесли Энн Дауни и Джона Килбрайда, но улики, особенно пленка с голосом Лесли Энн Лауни, все семнадцать минут которой прокрутили в суде, были достаточно сильными доказательствами, чтобы опровергнуть их ложь.

6 мая 1966 года, после обсуждения в течение двух часов четырнадцати минут, жюри признало Яна Брэди виновным в том, что мистер Джастис Фентон описал как «три расчетливые, холодные, в спокойном состоянии духа убийства», ему присудили три пожизненных срока. Хиндли осудили за убийство Эдварда Эванса и Лесли Энн Дауни, но только как «соучастницу после факта убийства» в случае Джона Килбрайда, за что она получила два пожизненных срока плюс семь лет.

«Guardian» описывала их реакцию следующим образом: «Брэди, которого, казалось, ничто не трогает, спокойно спускался по ступенькам от скамьи подсудимых между двумя надзирателями. Хиндли покинула скамью тоже абсолютно спокойно»[103].

В тюрьме Мира Хиндли и Брэди сохранили свою страстную влюбленность и обменивались письмами почти каждую неделю. Трещина в их отношениях возникла лишь когда они узнали об очень разных перспективах, касающихся их пожизненных сроков. Брэди после перевода в тюрьму почти сразу же узнал, что не будет освобожден никогда, и в 1978 году сделал очень редкое публичное заявление, сообщив, что не собирается просить об освобождении под честное слово: «Я принял тяжесть наказания за преступления, за которые осудили нас обоих, и Миру и меня, в виде пожизненного заключения, независимо от высказанного мною личного раскаяния и доказанных перемен во мне».

В отличие от Брэди, Хиндли сражалась за свою судьбу когтями и зубами. В 1970 году она прекратила всякие контакты со своим партнером по убийствам, обратившись к различным источникам, которые могли бы дать обратный ход ее делу, включая юристов, газеты и некоторых влиятельных друзей, с которыми она когда-либо познакомилась. Самым заметным в этой группе был лорд Лонгфорд, бывший министр лейбористского кабинета, который начал навещать Хиндли в тюрьме с 1969 года. Она также завела дружбу с Дэвидом Астором, бывшим издателем «Observer», который финансировал часть официальной кампании Хиндли, борющейся за ее освобождение. И сражалась она почти до самого конца.

Первое обращение Хиндли об освобождении под честное слово было направлено в 1985 году, через двадцать лет после ее заключения в тюрьму, тогдашнему министру внутренних дел Леону Бриттану. Оно было отклонено, и Бриттан добавил, что дело Хиндли не подлежит пересмотру еще пять лет (хотя, по его мнению, она должна была сидеть как минимум еще пятнадцать лет). Затем, в 1986 году, Хиндли получила еще один удар, когда Европейский суд по правам человека классифицировал ее случай как «не подлежащий помилованию». Вероятно, это заставило Хиндли в 1987 году признаться, что, как и подозревала все время полиция, она была вовлечена не только в те три преступления, за которые ее осудили, но также в убийства Полин Рид и Кейта Веннетта. С помощью Хиндли полиция провела новые поиски на пустоши, и в июле 1987 года тело Полин было наконец найдено.

И несмотря на дальнейшие попытки, освобождения не предвиделось. Следующий министр внутренних дел передавал ее дело от одной инстанции к другой, как кубок с отравой. Для Хиндли, и тех, кто ее поддерживал, становилось ясно (с некоторыми оправданиями), что ее преступления с течением времени выглядели все страшнее. Выразив раскаяние но поводу убийств и отсидев более тридцати лет в тюрьме (ее судья на суде высказывался по поводу двадцати пяти лет), она, конечно, имела все основания для просьбы об освобождении, но она не учла одного решающего фактора: общественного мнения.

Люди не в состоянии были простить Мире Хиндли того, что она абсолютно ненормальное существо: женщина, участвовавшая в убийстве детей. То, что Брэди совершал преступления, было страшной правдой, но то, что женщина содействовала ему, делало Хиндли для большинства, если не для всех, мишенью для презрения и оскорблений.

Но сколько бы те, кто ее поддерживал, ни подчеркивали, что исправление Хиндли искренне, что она изменилась и стала католичкой, большинство людей считало ее циничным, изворотливым монстром, который скажет и сделает все что угодно, лишь бы добиться свободы. Содержание Хиндли в тюрьме явилось, по произнесенным в 2002 году словам журналиста Петера Стендфорда, «символом веры». В момент ее смерти ее дело вместе с дилеммой, должен ли политик иметь право изменить решение судьи, снова находилось на пути в Европейский суд по правам человека.

Последние годы у Хиндли стало неважно со здоровьем, она страдала от ангин, остеопороза, аневризмы мозга и, похоже, перенесла несколько инсультов. Однако широко известно, будто она просила докторов, что если впадет в кому, не воскрешать ее. В возрасте шестидесяти лет она, должно быть, поняла, что смерть станет ей единственной формой освобождения.

Вероятно, последнее дошло до матери Кейта Веннетта, миссис Винни Джонсон, которая заявила: «Я надеялась, что (Хиндли) скажет что-либо перед своей смертью, но, похоже, она не собирается ничего сообщать, поэтому мне придется с неизвестностью жить дальше и дальше. Она так же ужасна, как (Брэди). Она даже хуже, чем он, в ней больше дьявольского из них двоих. Брэди никогда не рвался выйти из тюрьмы, а она пыталась вырваться с первого же дня. Она пойдет прямиком в ад, куда и заслужила отправиться. Не спрашивайте меня, испытываю ли я хоть какую-то жалость к ней, потому что жалости нет»[104].

Будем надеяться, что со смертью Миры Хиндли миссис Джонсон и родители остальных жертв, обрели хоть капельку мира. Видит Бог, они заслужили это.