Илье это надоело.

– Макс, хочешь правду? Мансуров-то все это начал. Без него ничего, вообще ничего бы не произошло, понимаешь? И если бы Петьке вчера пробили голову, кто бы в этом был виноват? А? Скажешь, чучело с монтировкой? Да нет. Это Антон вас всех подначил на драку, а вы повелись. Пошли сражаться за правое дело! Тоже мне, крестовый поход! Разуй глаза и посмотри, за кого вы сражались!

Он подтолкнул вперед Дидовца. Тот покраснел.

– За кого вы вступились, Макс? – продолжал Шаповалов, злея на глазах. – За парня, который приставал к девчонке! Если бы кто-то из нестеровских облапал Наташку, ты бы ему дал – заслуженно! – по морде, а потом на тебя пошел бы за это весь район, – что бы ты сказал? Сказал бы, что они дебилы! Вот эти дебилы – мы и есть. А ты еще этим и гордишься. Мама говорила мне о психологии толпы, о том, что человек в толпе внушаем и ведет себя иррационально. Перевожу: как дурак! Вы вчера в эту толпу влились как родные.

Язвительность Шаповалова достигла цели: Белоусов смутился.

– Ладно, не бузи, – примирительно буркнул он. – Ты сам-то чего с нами пошел, раз мы идиоты?

– Потому и пошел. Хоть вы и идиоты, но идиотов тоже жалко. Хорони еще вас потом! У меня, между прочим, даже черного костюма не имеется. Я из него вырос и мать отдала его Кольке Пронину…

– Ну и отправил бы вместо себя на похороны Кольку! – мрачно буркнул Дидовец.

Петька был мастер отпускать нелепые фразочки, которые производили комический эффект сродни разорвавшейся капитошке. Примитивная вещь – капитошка! Всего лишь презерватив, залитый водой и перевязанный так, чтобы получилась полупрозрачная растянутая капля. Капля становится капитошкой в тот момент, когда, давясь от хохота, разжимаешь пальцы над заасфальтированной пропастью и отпускаешь ее с балкона вниз, на тротуар, – в мишень, в точку, куда приближается командирским шагом вреднейшая баба Ираида Семеновна Дубовец, школьная гардеробщица, женщина такой лютости, что даже мама Шаповалова говорит: «Ей-богу, Сцилла и Харибда служили бы у нее на посылках».

Дубовец приближается. Капитошка летит в последний путь, как японский летчик-камикадзе. И за шаг до того, как нога Ираиды ступит на невидимую мишень, взрывается миллионом брызг.

Главное здесь – безупречный расчет: боже упаси, чтобы шарик шмякнулся на голову Ираиде. Только хлопок, только вода! Все невинно, но Ираида хрипло матерится на весь двор, обратив рычащую морду к небесам, а ты дико хохочешь, отползая с балкона в комнату.

Дидовец обладал способностью рождать капитошки из слов. Брякнет какую-нибудь ерунду, а всем смешно, и почему смешно – толком непонятно.

Представив соседского тощего пацана, отбывающего за него повинность на кладбище, Шаповалов зашелся от хохота. Заржал и Белоусов. Петька удивленно оглядел обоих и расплылся в улыбке.

– Ха-ха! Вместо себя отправил! – Белоусов вытер слезящиеся глаза и притянул к себе Илью. – Нет уж! Сам придешь! Плюнешь мне на гробик!

– Идиоты, – облегченно сказал Дидовец.

От зарождавшейся размолвки не осталось и следа.

Мансуров стоял, засунув руки в карманы, перед парнями, которые сидели перед ним на траве и внимательно слушали.

– Из вчерашнего надо сделать выводы, – говорил Антон. – Мы пошли толпой. А надо было идти строем. Шеренгой. Отработаем потом, когда подтянется народ…

Никто не спросил его, зачем это нужно.

– И вот еще что: побеждают не числом, побеждают тактикой. У нас тактики не было. Но все равно вы самые крутые. Реально, мужики: круче некуда.