– Не по понятиям! – взвизгнули за спиной Ильи.

Парень открыл рот. Слова вылетали вместе со слюной.

– Вы хуже вшей! Гоношитесь тут… Тьфу! – Он густо сплюнул, попав в кого-то из своих. – Он на нашу бабу залез! Мочить козла!

Шаповалов не мог не заметить, что риторические приемы этого дегенерата не слишком отличаются от тех, что использовал Мансуров. Стоило ему подумать об Антоне, как тот вышел вперед. Из разбитой губы струилась кровь, Мансуров время от времени стирал ее запястьем.

Никаких слов больше произнесено не было. Нестеровские и кировские сами раздались, образовывая круг. В его центре сошлись Мансуров и верзила.

– Монтировку бросай, урод! – крикнул Белоусов.

Тот оскалился, а затем все случилось очень быстро. Мансуров подобрался, ссутулился и как-то неловко провалился внутрь себя, словно ощетинившийся еж; мелкими шажками, но очень быстро подбежал к противнику и…

Со стороны это выглядело так, будто Антон собирался пройти сквозь него. Верзила не пошатнулся, не отскочил; однако спустя секунду он лежал на спине в пыли, и его изумленно разинутый черный рот был похож на одну из дорожных выбоин. Сзади подошел Макс, наклонился, подобрал монтировку.

– В следующий раз я тебе ее в жопу засуну, – пообещал он.

Эти слова прозвучали как заключительный удар гонга. Драться дальше было нелепо. Кое-кто, кряхтя, поднялся сам, другим помогли, и вскоре на месте сражения двух районов остался только чей-то дырявый кроссовок без шнурков. За ним так никто и не вернулся.

– Мы победили! – провозгласил Белоусов.

– Мы победили! – согласился Дидовец.

– Вы идиоты! – сказал Шаповалов.

На следующее утро они втроем сидели под той самой оградой, с которой месяц назад спрыгнул к ним Антон, и смотрели, как он обучает свою армию.

Илья, Петька и Максим не присоединились к ним. У них был особый статус – статус друзей Мансурова.

– Ты же видел, Илья, как он вступился за Дидовца!

– Да! Как он его о землю грохнул! – восторженно подтвердил Петька. – Вы видали? Я вообще не понял, что произошло!

– Если бы я не заорал и не повалил тебя, у тебя вместо башки на шее сейчас торчал бы расколотый арбуз, – флегматично сказал Шаповалов. Он не собирался хвастаться, но и молча слушать, как другого превозносят за его подвиг, не хотел. Разве ему нечем гордиться?

– Без тебя этот урод меня бы угробил. Эх и рожа… – Дидовца передернуло.

– Но Мансуров все равно… – начал Белоусов.