— Ну конечно дам! А кроме хлеба еще кое-что — ну там колбаса, сыр, рыбные консервы есть…

— Хлеб я не буду есть, — сказал Гарегин.

— Почему? Желудок не принимает городской хлеб? — улыбнулся Саргис.

— Хлеб опасная вещь, — сказал Гарегин. — Когда кусок его съешь, он застревает в горле.

— За этим дело не станет, — рассмеялся Саргис, — у меня есть чем промочить горло.

— Он застревает в горле и мешает сказать то, что хочешь сказать.

— Слушай, ты что-то загадками стал разговаривать. Нельзя ли яснее?

— Вот я и говорю, что хлеб опасная вещь, его нельзя брать от человека, которому хочешь сказать что-то. Ты сукин сын, Саргис! — сказал Гарегин.

Саргис оторопело попятился к стене дома, возле которого они стояли.

— Ты что, сдурел?

— Подлец! — заорал Гарегин. — Негодяй!

— Да ты хоть потише, люди могут услышать…

— Сволочь! — еще громче заорал Гарегин и, размахнувшись, ударил родственника по лицу.

— Да за что? — проскулил Саргис, привалившись к стене. — За что бьешь? — повторил он, хотя уже догадывался, за что его бьют.

— Выскочить захотел, собачий сын, да? Талант свой показать, да? А хорошего человека ни за что ни про что загубить, да? А меня, а старого деда своего, а всю семью нашу с грязью смешать, да? — Второй удар тяжелой Гарегиновой руки сбил Саргиса с ног. — Сельчане теперь в лицо нам плюют, ваш, говорят, выкормыш… Мы из-за тебя глаз не можем поднять на людей — это хорошо или плохо?

Дальше удары посыпались на многострадальную голову незадачливого искателя славы так, что он не успевал увернуться.

— Доносы пишешь, да? — приговаривал Гарегин после каждого удара.

— Дикарь неотесанный, олух, дурак! — взвизгивал Саргис, отбиваясь.

— А ты в селе был? Своими глазами видел?

— За критику бьешь, да?