– И хуже всего то, – прохрипела она, – что Генрих больше не любит меня, и, видимо, у него есть жена и дети в Германии, куда он вернулся, – ее голос надломился от невыносимой боли, и она рухнула вперед, снова зарыдав в ладони.

Йозеф кивнул. Он подозревал что-то подобное. Всякий раз, когда они заговаривали о Германии, этот человек менялся в лице, и Йозеф это замечал.

Когда она допила бренди, он решил приготовить ей ванну. Она с трудом добралась до ванной и калачиком села рядом с ним. Наливая горячую воду, он заметил, что платье ее порвано, а локоть торчит из зияющей дыры.

Он собрался выходить из ванной, но снова повернулся и посмотрел на нее. Сидя, уставившись в воду, она выглядела несчастной, маленькой и жалкой. Она не сильно отличалась от той маленькой девочки, какой была раньше, с тем же выражением безысходности на лице. Он медленно подошел к ней и осторожно поднял край разорванной ткани, что свисала неровно, обнажая кожу у локтя. Он аккуратно приподнял его и разгладил кусочек, прикрыв зияющую дыру. Внезапно он перенесся в то время, когда она потерявшее своих родителей дитя, и он сажает ее в поезд с такой же дырой на платье. В этот раз он не бросит ее снова. В этот раз он поступил правильно.

– Я позабочусь, чтобы твое платье починили, – сообщил он ей, ощущая подступающий к горлу комок. С этими словами он вышел из ванной комнаты и закрыл дверь. Он точно знал, что ему нужно сделать.

На следующее утро Йозеф проснулся очень рано, еще до рассвета, и развел в камине огонь. Несмотря на то, что была поздняя весна, ему нужно было согреться. Он расхаживал по дому, собирая последние вещи. В Амстердаме Ингрид не дадут жить спокойно. Он должен отвезти ее в другое место.

Он вспомнил о сестре Сары, Иветте. И хотя он не общался с ними довольно давно, он знал, что она и остальная Сарина семья встретят ее радушно. Они жили за городом, на юге, вдали от бурной жизни Амстердама.

Разбудив Ингрид, он сообщил ей о своих намерениях.

– Ингрид, нам нужно уехать. Теперь, когда город свободен, нужно забрать тебя ради твоей безопасности. Я найду что-то из Сариной одежды, и мы повяжем на тебя платок, а людям скажем, что из-за болезни у тебя выпали волосы. Остаться здесь мы не можем. Слишком много людей знают, кем ты была, и это может повториться снова. Я знаю, семья Сары позаботится о тебе.

Без всяких отговорок Ингрид согласилась, и Йозеф спустился вниз, чтобы взять в дорогу немного еды из контейнеров гуманитарной помощи. Он упаковал еду для путешествия и напоследок выглянул из окна кухни. Между ногами проскользнуло мохнатое туловище. Дантесу тоже придется поехать с ними, он был по-прежнему бодр, впрочем, как всегда.

Взяв кота на руки, он прошептал ему в бархатное ухо:

– Дантес, друг мой, в деревне будет много мышей.

Йозеф подумал о мефрау Эпштейн и пожалел, что не может отмотать время назад и в последний раз услышать ее музыку через окно. Он подумал о Майкле, лелея надежду, что, где бы тот ни был, он в безопасном месте. О другом он думать не мог. Это было слишком тяжело. Его единственная надежда: к концу войны Майкл каким-то образом добрался до союзных земель. Ему бы хотелось остаться и подождать, чтобы узнать вернется ли Майкл. Но также он понимал, что сейчас очень нужен Ингрид. Один раз он уже бросил ее, когда она была маленькой девочкой, и больше так не поступит. На этот раз он обязательно о ней позаботится.

Может быть, после всего пережитого ее отношения с людьми станут более честными, она залечит свои раны и, возможно, даже снова обретет любовь. У нее больше шансов выжить вдали от города. Это ее единственная надежда. В Амстердаме сейчас кипят страсти, и нужно уезжать как можно скорее, чем дольше он задержатся, тем опаснее это станет для Ингрид.

Он принес с чердака кое-что из Сариных вещей, и Ингрид оделась. И пока было темно, завершил дела в доме и запер двери. Последним человеком, о котором он подумал, захлопывая ставни на окнах, была Ханна, и его сердце снова наполнилось тяжестью. С тех пор, как в последние несколько месяцев его чувства стали прояснились, ему так и не представился случай рассказать о своей любви. Он проклинал себя за то, что не выпалил в порыве, а решил ждать подходящего момента. Но этот подходящий момент так и не наступил, и теперь у него появились более важные дела. Может быть, когда он пристроит Ингрид, он сможет вернуться и рассказать ей? Или он напишет ей письмо? Но потом он понял, что не может рисковать и опозорить Ингрид или кого-то еще. Это будет несправедливо. Он не знал, чем может обернуться ее позор. Может быть суд, может тюремное заключение, ее позор могут помнить долго. Он был готов терпеть это, но не мог так поступить с женщиной, которую любил. Если им с Ханной суждено быть вместе, однажды они встретятся в нужное время. Но сейчас главное – позаботиться об Ингрид.

Он отступил от окна, осознавая все, о чем думал, но никогда раньше не признавался даже самому себе. Йозеф любил Ханну, и, хотя у них никогда не было возможности исследовать отношения, он чувствовал именно любовь. Эти чувства подкрались к нему, потому что он их не узнал, а он не узнал их, потому что они не были похожи на любовь с Сарой; ту молодую беззаботную любовь, которая случается только в молодые годы и не скрашивает опытом прожитых лет. Это было по-другому; глубоко и многозначительно, но так же сильно и в каком-то смысле намного более реально. Он хотел бы, что у него появилась возможность исследовать эту любовь, но, казалось, война всеми способами рушила планы людей и его личная жизнь виделась ему не такой уж большой ценой, которую требовалось заплатить, учитывая, что многие потеряли гораздо больше.

Устроив Дантеса в корзинке, Йозеф и Ингрид двинулись по улицам Амстердама, которые все еще оправлялись после вчерашних торжеств.

Когда они уходили, дороги были усеяны флагами и приветственными посланиями солдатам, и принесенное союзниками мирное спокойствие жизни прошло мимо них. Канадские солдаты из патруля махали им на ходу. На мгновение Йозеф остановился, оглядел свой опустошенный город и подумал, каким другим ощущалось это утро после стольких лет при гитлеровском режиме. Казалось весь Амстердам мурлыкал от удовольствия. Наконец-то стало спокойно. Затем, взяв Ингрид за руку, они поспешили к вокзалу, и он с облегчением почувствовал, что наконец-то снова может дышать.