– Мать Азарии приносила мне хлеб – чудо, что за хлеб у нее получался. А потом вместо нее стала ходить Азария. Тоненькая такая, совсем невинная. Хорошенькая, хрупкая. Все кидала на меня взгляды и так улыбалась… как солнечный луч через тучи пробился. Ее отец был освященником, мне кажется, она все дни проводила либо матери помогая, либо в храме. Ничего о жизни не знала.

Виконт покачал головой.

– Влюбилась она в меня. Все приходила к Лозе, смотрела, смотрела. Пока ее мать не прогоняла. А мне такое не нужно было, Исабель. Как там Жель сказал, Чудовище? Да, наверное так оно и есть. Сестру мельника я принимал с радостью. Хороша была. Знала, чего хочет.

Слова виконта, тон, которым это было сказано, неприятно задели Исабель. Эта сторона жизни виконта оказалась… чужой. Чуждой.

Винсент на реакцию Исабель, поглощенный воспоминаниями, не обращал никакого внимания.

– А этот цветок – нет, не для меня. Потом я уехал. Пару лет путешествовал, брал уроки скрипки, учился боксировать, познакомился с одним замечательным ботаником. Покупал и отправлял сюда книги, встречал разных людей, узнавал… многое. Наверное, хотел понять, кто я на самом деле. Что во мне от мамы, что от отца, а что от самого себя. И почти понял. Почти… но встретил Марселя.

На лице Винсента появилось брезгливое выражение.

– Марсель был душой компании. Он умел очаровать, расположить к себе. Добиться своего. Добиваться вообще было его целью. Чем сложнее задача – тем лучше. У него был широкий кругозор, но на самом деле ему не было интересно ничего, кроме своего удовольствия. Наслаждения. Любования собой. Представляешь, он почти год потратил на то, чтобы научиться разбираться в винах, лишь затем, чтобы на закрытом приеме зло пошутить над однажды задевшим его знакомым. Он брал уроки литературного мастерства, чтобы написать и пустить в свет жесточайшую шуточку-стишок над совершенно безобидным джентльменом, просто за то, что его жена не ответила на его… намеки.

Но Марсель умел жить. Радоваться. Создавать вокруг себя иллюзию, что все прекрасно, что каждый день насыщен событиями. Что нет тревог и сомнений. И я попался на его обаяние.

Мы много кутили, веселились и я подумал, а почему бы и нет? Почему надо что-то искать в себе, в своем будущем, вместо того, чтобы просто жить? Я вернулся в Лозу и пригласил Марселя и всю компанию приехать, отметить мой день рождения. Мои двадцать три. Праздник планировался на несколько дней и я пригласил на него всех, кого мог. Светские условности мало кому позволили ответить отказом. Пришлось им тащиться сюда, в Лозу.

Винсент поставил бокал на столик. Пить он больше не хотел. И без того стало хмельно-горько от приближения главной части его истории.

– Знаешь, что меня спасло, Исабель? Марсель как-то сказал, что ни разу еще не пробовал принять ванную золотых монет. Мол, почувствовать, что значит фраза «купаться в золоте». А мне надарили столько бессмысленных дорогих подарков… Вот я и отправил слуг в город, к знакомому скупщику. Продать это все к дьевону. Потом чиркнул записку поверенному в банке, и вскоре мешочки с золотом стали приезжать к Лозе. Золота оказалось, правда, едва донышко прикрыть. Но я все равно был доволен, представлял себе лицо Марселя. А в итоге этим золотом все эти годы и плачу. Впрочем, я забежал вперед.

Виконт потер лицо руками. Длинный получился рассказ. Пришло время заканчивать, воспоминания совершенно обессилили Винсента. Он и не представлял, что ему настолько не хотелось возвращаться к ним.

– Пока меня не было, отец Азарии привез в Малую Долину своего ученика. Освященника Селиса. От сплетен слуг особенно не спрячешься, то тут шепоток услышишь, то там. Вот и в Лозе шептались, что пока меня не было, отец Азарии собирался передать свое место ему. Вместе с рукой Азарии. Мол, полюбил ее Селис всем сердцем, надышаться не может. На руках носит, пылинки сдувает. И что Азария Селису взаимностью отвечает. Я даже порадовался за нее. Честно, Исабель. А потом она узнала, что я вернулся. Шла подготовка к празднику, нужно было много продуктов, вот она и помогла матери нести корзинки с хлебом. Как сейчас помню. Мать ее с кухаркой заговорилась о чем-то, а цветочек этот у ворот ждала. Я возвращался с прогулки, увидел ее, честное слово, я просто кивнул ей, Исабель. Не надо было, я же господин, виконт, к чему мне на нее внимание вообще обращать. А она вся зарделась… она так смотрела, Исабель. Словно я солнце. Словно я божество в ее храме – это очень неприятно, Исабель.

– Почему? – тихо спросила девушка.

Виконт поднял на нее взгляд.

– А тебе было бы приятно, чтобы тебя настолько любили? Не ровной любовью, где есть место обоим людям, а захлестывающим обожанием? В котором второму человеку не остается места? В котором любят не тебя, а какую-то фантазию о тебе?

– Нет, мне было бы неприятно, – согласилась Исабель. Ей понравились слова Винсента. В них была правда. В них не было самолюбования, гордости за такую любовь.

– Но почему ты решил, что Азария любила тебя именно так?

– А как еще? Она не знала обо мне ровным счетом ничего. Что она могла полюбить во мне? Мое лицо? То, как я ношу сюртук? Мой голос, когда она слышала несколько обращенных к ней слов? Строгое воспитание отца сыграло с ней дурную шутку. Не знаю, что она придумала в своей голове, но все дни, что Лоза готовилась к моему дню рождения, она приходила, пытаясь увидеть меня. Народ сновал туда-сюда, на нее внимания не обращали, а она стояла у ворот и ждала. Я возвращался с прогулки, а она улыбалась мне. Я выходил за ворота, а она там.