Римские корабли выполняли маневры неумело и сталкивались в тесной гавани, пропарывая друг другу борта таранами. Карфагеняне ударили на них с моря и прижали к скалам. Началась всеобщая свалка. В хаосе ломались весла, люди падали за борт. Римлян охватила паника: отступать им было никуда, места для маневра не было. Одни корабли садились на мель, другие выбрасывались на берег.

В конце концов консул решился на отчаянный шаг — бежать. Он ушел сам и увел с собой тридцать кораблей. Остальные девяносто попали в руки врага.

Катастрофу возле Дрепан римляне объяснили исключительно волей богов. Согласно преданию, перед началом битвы консулу доложили, что священные курицы будто бы не желают клевать зерно — дурной знак! Консул оказался скептиком, он приказал бросить священных птиц в море и сказал: «Пусть пьют, если не хотят есть». Подобное вольнодумство якобы и привело к катастрофе римского флота. «Римский народ был побежден самими богами, знамениями которых он (консул) пренебрег. Римский флот был потоплен там, где консул приказал выбросить жертвенных цыплят, поведение которых запрещало вступать в сражение», — так пишет историк Флор.

Впрочем, Теодор Моммзен придерживается другого мнения. Он (вот странность!) считает, что куры здесь абсолютно ни при чем: всему виной была опрометчивость «преступно легкомысленного» военачальника. Одной из причин гибели римского флота у Дрепан следует считать плохую маневренность кораблей. Вторая, более серьезная причина — римляне оказались прижаты к берегу неприятелем, и маневренность, хорошая или плохая, уже не имела никакого значения.

После разгрома у Дрепан воодушевленные успехом карфагеняне обратили взоры на Лилибей, который римляне все еще держали в осаде. Нельзя было упускать инициативу.

Римские корабли стояли у Лилибея на якорях. Карфагеняне атаковали на рассвете. Командующий флотом по имени Карталон, который руководил карфагенскими войсками на этом участке фронта, получил от Атарбала в дополнение к уже имеющимся семидесяти кораблям еще тридцать из числа захваченных у римлян при Дрепанах.

Задачей карфагенского флота было взять на абордаж как можно больше римских кораблей у Лилибея, а те, что не удастся забрать себе, поджечь и уничтожить.

Карталон справился. Римляне видели, как горит флот, и бросились из укрепленного лагеря к берегу, желая спасти свои корабли. Этим воспользовался Гимилькон. Он командовал отрядом, который «наблюдал» за Лилибеем, ожидая удобного момента для атаки. Шум и крики он слышал еще затемно, до восхода солнца, а на рассвете стало ясно, что в гавани идет сражение, а римские корабли горят. Гимилькон спешно отправил к Лилибею наемников.

Теперь римлян били с двух сторон, отчего они «пришли в большое смущение», продолжая попытки спасти флот. Вернее, то, что от него осталось.

Римские корабли — из тех, что пока не горели и не были захвачены карфагенянами, — стали на якорь недалеко от одного из городков, подчиненных Риму. Гавани здесь не было, но береговые утесы укрывали остатки эскадры от неприятеля. Из города доставили катапульты и камнеметательные машины, и приготовились встретить врага.

Карфагеняне предполагали, что римляне попытаются укрыться в самом городке, но те оставались в море.

Тем временем к Лилибею направился из Сиракуз второй римский консул Луций Юний Пулл и тоже с флотом. О его приближении карфагеняне уже знали, и Карталон вышел ему навстречу, чтобы не допустить соединения римлян с прибывшим подкреплением и разбить латинян прежде, чем они смогут что-то предпринять.

Римляне быстро оценили размеры вражеского флота, но делать им было нечего, бежать некуда, а сражаться — опасно. И римляне бросили якорь возле берега, скалистого и крутого.

Карталон не сглупил и не стал приближаться к опасному месту: он занял позицию между обоими римскими флотами, приказав своим людям не сводить с неприятеля глаз.

Это выглядит сущей мистикой, но латинян в который уже раз постиг гнев богов — такое впечатление, что Посейдон крепко невзлюбил сугубо «сухопутных» обитателей Вечного города. Началась буря, карфагеняне укрылись за удобным мысом, а римские корабли разбились о скалы.

Разом погибли два римских флота! Впрочем, консул Луций Юний Пулл, который спасся только чудом, попытался взять реванш на суше. Требовалось предъявить сенаторам в Риме хоть малый успех. Консул собрал оставшихся солдат и захватил святилище Афродиты на горе Эрике близ Дрепан (ныне гора Монте Сан-Джулиано).

Захват горы Эрике был удачным ходом. Она господствовала над равниной между Дрепанами и Панормом, а на плоской вершине этой горы возвышалось святилище Афродиты — самый богатый и роскошный из сицилийских храмов, по убеждению многих древних историков. Склоны горы обрывисты, их легко укрепить и оборонять; там прекрасные пастбища, всегда в изобилии вода. Выдерживать здесь осаду было очень комфортно для осажденных. У подножья горы лежал город Эрике, и римляне полагали, что в самом скором времени сумеют занять и его.

Войне шел уже восемнадцатый год — надо заметить, что в ту неспешную эпоху время текло куда медленнее, чем в наши стремительные дни, неторопливость и обстоятельность были нормой даже для боевых действий. Провести год-два осаждая крепость? А что такого, собственно? Главное — результат, а не поспешность.

Тем не менее восемнадцать лет — это очень немалый срок даже для Древнего мира.