«Доверься мне» - о, как красиво звучит. А с ее ясных, открытых глаз еще правдоподобнее. Но, неужели, она на самом деле считает, что я смогу. На мой взгляд,вам, земляне, доверять не стоит. Но я, честно говоря, не держу зла на женщину. Она просто человек, и я никогда не узнаю, что у нее в голове. Какие ее заботят мысли, и что тревожит ее на самом деле. Я вообще не склонен осуждать действия разных цивилизаций, у меня нет права. Но все же порой, живя на Земле, слишком трудно сдержаться от осуждения тех, кто причиняет тебе своего рода боль.

Мои брыкания и крики уже стихали, и я только смотрел в окно на удаляющийся от меня дом. Он все дальше от меня, а внутри все больше жжет. Тревога, одолевающая меня по тому поводу, что я могу больше не увидеть этот дом, росла и крепла, хоть меня и заверили в обратном. В серости машинных внутренностей мне вспомнилась вечерняя золотистая прохлада, царствующая на втором этаже. Я едва сдерживался от вопля из-за оставленных мною повестей, стопкой лежащих у кровати с подсолнухами.

-Стойте!

-Что случилось?

-Прошу, дайте мне две минуты, мне нужно забрать две ценные вещи из дома.

К удивлению, меня послушали. И вскоре я уже сидел вновь в машине с двумя исписанными стопками бумаг на коленях, и вспоминал, свой последний кинутый взгляд на дом, в котором было так хорошо. Совсем скоро мои земные дни показали, что время, пока я жил там, было самым прекрасным, светлым и беззаботным, из всей земной жизни. Пейзажи того дома до сих пор стоят перед моими глазами миражной картинкой, машущей мне рукой. Я бегу к ней ночью, бегу к этому дому. В окне второго этажа я вижу силуэт космонавта, он мягко улыбается мне и просит войти. Я иду, иду, но никогда не дохожу до дверей. Потом бегу, задыхаюсь, а космонавт смотрит на меня и смеется. «Иди. Иди быстрее. На нужно уже отправляться дальше. Беги» - а я все не доберусь. Уже кричу от злости на себя, все так реально. Раскрываю глаза и просыпаюсь от пронизывающего все тело холода и не могу уснуть, а уже светает. Этот бесчеловечно действительный ночной кошмар снился мне почти каждую ночь, наполняя мое существование непрекращающимися тяжелыми раздумьями.

Со странными людьми мы приехали в одно большое здание, верхний край которого упирался в земные небеса. Там я провел еще месяц жизни. За все это время я ни разу не выходил. Мое пространство ограничивалось маленькой комнаткой, куда меня стразу завели. Там одиноко стояла узкая кровать с серыми холодными одеялами. И окно рядом с ней, чистое, но не слишком большое. Тумбочка у кровати и один высокий темный шкаф. Комнаты была выкрашена в бежевый, без лишнего, лишнего… Да, собственно, лишнего там и не было. Нужного – и то недостаточно. По праву можно сказать, что это место было самым скучным примером земной жизни, лишенное красок, уюта, определенности. Оно и на комнату не очень тянуло: коробка с дыркой для проветривания. Жить тут было неприятно. К тому же, часто я был еще и заперт. За жизнью можно было наблюдать разве что из окна, но вид там был такой же серый, как те простыни, на которых я сидел. Были видны небольшие квадратные дома с торчащими из них проводами. Сгруппировавшись, они создавали однотонный городской пейзаж. С ними на уровне двигались маленькие цветные машины и бродили парами люди. Компанию мне составляли только многочисленные рукописи и талантливые рисунки космонавта, дающие мне обманчивое чувство его присутствия. Изредка за весь этот месяц ко мне заглядывали и забирали на разговоры. Так я проговорил не с одним землянином. Забавно, как надменно они относились ко мне, даже мысли не допуская, в своих пренебрежительных речах, кто может скрываться за обликом простого человека. Пока же я слышал повторяющиеся, одинаковые вопросы из двери в дверь. Менялись лица и обстановка помещений, куда я входил. Но две вещи оставались статичными: опущенные глаза, никогда не поднявшиеся на меня, как считали, одного из многих, и белые, пахнущие чем-то отвратным белые халаты. Затем я возвращался к себе, до следующего диалога. Я, как прежде, ничего не скрывал от допытывающих строчек. Откуда я, что со мной было, почему у меня нет родственников. Многое из того, о чем меня спрашивали, оставалось для людей по-прежнему загадкой. Но в том не было моей вины. Они знали то, что могли. Даже факт моего проживания на Луне вызывал у большинства недоумение, рассказ же большего, мог обернуться для меня не самыми приятными последствиями. Они так и не поняли, что знать или не знать – зависело от них, и они предпочли не знать, пускай.

В конце концов, моя изоляция кончилась. В одно утро меня попросили. Теперь у меня были документы. Целая пачка. Все исписаны или спечатаны глупостными фразами, очень запудренными, и все равно ничего не говорящими обо мне. Там, как и раньше, не было моего имени. Вернее, было что-то, чем его заменяли. А имени моего там больше не спрашивали, успокоились. Кроме того, теперь на руках у меня имелись подробные сведения об этом человеческом теле, вплоть до мельчайшей клетки. Они думают, если знать, как функционирует напускное тело, можно больше выяснить обо мне – заблуждение. Еще некоторая, будто из воздуха взятая, информация обо мне. Несколько моих вещей и самое дорогое – наши истории. Вот и все, что у меня имелось. Со всем этим великолепием меня отправили в следующую инстанцию, завели в очередной кабинет, и оставили теперь там.