Когда я проснулась, то до меня не сразу дошло, где я нахожусь. Сначала испугало ощущение незнакомой ткани под щекой, потом — незнакомая теплота колючего одеяла, в котором я, едва начав подниматься, запуталась. Это привело меня в полнейшую панику, и пока я выпутывалась, в моей голове проносились тысячи картин о том, как меня поймали крестьяне, посадили в мешок и… Соответственно, я вспомнила о том, что все хорошо, уже на том моменте, когда в красках представляла собственное сожжение на костре.

Не самая приятная мысль.

Когда я уже более спокойно выбралась из пут одеяла, я ожидала увидеть издевательски усмехающегося Реджинальда, который сидел бы на стуле, сложив руки на груди. Я бы показала ему язык или сморозила что-нибудь глупое и вредное, а он бы ответил мне что-нибудь с таким серьезным выражением лица, будто обсуждал государственные дела исключительной важности. Но, к моему немалому удивлению, в комнате никого не оказалось — и сердце неприятно кольнуло досадой. Нет, определенно, я слишком быстро привязываюсь к людям.

Загнав подальше эти неприятные, ворошащие грусть мысли, я подошла к небольшому зеркалу. Оно было мутное, потемневшее по углам, но всё же в нём было видно лучше, чем в Румянином, и его отражение уж точно лучше чем в болотной глади.

Я улыбнулась, и девушка в зеркале улыбнулось абсолютно так же. Прищурившись, я вгляделась в предметы комнаты — идеальное совпадение, и никакой ряби и помутнений. Вот ведь, до чего только смертные не додумаются… Кстати, в зеркале оказалось, что в комнате были окна, только они были закрыты ставнями, поэтому мне сначала показалось, что их не было.

Окна я рассмотрела вдоль и поперек. На них была натянута какая-то пленка, которая пропускала свет только наполовину. Я осторожно потыкала в неё пальцем, вполне оправданно опасаясь, что неизвестное чудо меня укусит. Никто меня не укусил, но зато выяснилось, что пленка была достаточно мягкой, упругой, совсем не жесткой. Вдоволь налюбовавшись эдакой невидалью и пригладив воронье гнездо на голове, я вышла из комнаты уверенным широким шагом. Мне оставалось надеяться, что я излучала спокойствие, уверенность и ничем не выдавала своим поведением ужасное создание ночи. Сложно все-таки кикиморе пропускать двух человеческих мужчин в коридоре и не таращиться на них во все глаза. Они, кстати, были больше похожи на Реджинальда, чем мужчина у ворот и хозяин таверны. Высокие, прилично одетые, наверное, вежливые, но я не могла об этом судить.

Я вообще понятия не имела, как положено себя вести мужчинам по отношению к девушкам, да и вообще, как мне себя держать.

Может, даже моя походка выдает во мне «нечисть», откуда мне знать… Только это заметят, тут же отправятся за факелами и жрецами, а потом — костер, позор на родное болото, и всё из этого вытекающее…

С такими мыслями я осторожно спустилась по всё той же скрипящей лестнице. Ступеньки были старыми и хлипкими, и казалось, будто они вот-вот обвалятся, а твоя нога застрянет меж досок, и тут же прибежит помочь лекарь, увидит, что у тебя зеленая кровь, а не красная, как у людей. А потом — костер, позор…

Народу в зале было уже меньше, зато было и ещё темнее. Я проспала почти до вечера, как говорила временами тетушка Румана: «Ну и горазда же ты, матушка, дрыхнуть!». Но изменился запах: вместо горького смрада потных тел и крепких напитков, теперь пахло чем-то сладким и вкусным, успокаивающим, с легким ароматом мяты.

Оглядевшись по сторонам, я практически сразу увидела Реджинальда — он расположился в углу, спиной ко мне, но его легко было узнать по горделивой осанке и повороту головы. Напротив него раздулся от важности розовощекий трактирщик. Не знаю, что Реджинальд ему наплел, но это определенно расположило к нему хозяина.

Ловко пробравшись между снующими туда-сюда девушками с подносами и между посетителями, я скользнула на сидение рядом с Реджинальдом. Серые глаза в ту же секунду метнулись в мою сторону, а губы изогнулись в полуулыбке.

— Уже проснулась, дорогая? — слащавым голосом спросил мой «суженый».

— Да, дорогой, — пропела я в ответ.

— Проголодалась, любимая? — ещё больше заботы в голосе. Так искренне — вон, трактирщик даже рот раскрыл от таких чувств. Да и я почти поверила. Впрочем, была моя очередь играть по-грязному. Благо, Румяна мне многому учила…

Я состроила капризное личико, прильнула к мускулистому плечу и пожаловалась:

— Очень! К тому же, ты же знаешь, я теперь ем за двоих… — отпивавший в это время воду Реджинальд поперхнулся. Я наигранно вздохнула и устремила умоляющий вздор на трактирщика. — Почтенный господин, не принесете ли нам что-нибудь поесть?

— Да, будьте добры, господин Ваён. А потом мы с вами продолжим беседу, — прервал меня Реджинальд, прежде чем я не ляпнула что-то ещё. Трактирщик кивнул и испарился будто по мановению руки, а я, хихикая, отодвинулась от Реджинальда. Хихикала я не часто, и от этого мне становилось ещё смешнее.