– Почему нет? Мы оба попали в беду и нуждались в помощи близких.
– Но я не убивал наших детей!
– Алекс, я… – Рита замерла на полуслове, ее злорадство куда-то испарилось. Рита снова на минутку стала прежней. – Неужели ты думаешь, что я мало винила себя? Неужели ты считаешь, что я с легким сердцем вернулась в наш дом? Я прекрасно отдаю себе отчет, что я виновата в случившемся, я до самой могилы буду нести чувство вины глубоко в груди. Но знаешь, кого называют родным человеком? Помнишь обеты на свадебной церемонии? «Не оставить, ни в горе, ни в радости». Ты оставил меня в горе! Я плакала каждый день, слезы лились из меня, пока я не забывалась в дремоте, которую вызывают транквилизаторы. Каждое утро, открывая глаза, я жалела, что не умерла во сне.
Но это прошло, я прошла через это одна, хотя взывала к тебе в каждом своем сообщении. Потом я просто хотела изъясниться с тобой, попытаться склеить то, что осталось от нашей семьи. Но ты снова остался глух ко мне. Я получила сообщение о том, что ты полетишь еще дальше, на Нереиду. И тут я поняла, что склеивать то уже нечего. Наша семья была уничтожена в тот день, когда я потеряла ребенка. Я долго старалась пробиться сквозь глухую стену, и, прочитав это сообщение, поняла, что все бесполезно. И тут ты звонишь: «Я потерял ногу, скоро прилечу, давай сделаем вид, что ничего не произошло». Нет, Алекс. Теперь твоя очередь страдать в одиночестве, я умываю руки. Прости, все кончено. Когда ты прилетишь, мы урегулируем все бумаги через доверенных лиц и разойдёмся как в море корабли. Мы больше не увидимся, прощай, Алекс. Теперь я буду глуха к твоим мольбам, моя очередь сбежать от проблем.
– Рита?
Но поздно, Рита уже выключила свой передатчик. Я сидел и смотрел на мерцание экрана. Сигнал с Титана-2 всегда пробивался с небольшими помехами. Сейчас только созерцание этих самых артефактов на экране удерживало меня от того чтобы начать крушить все в помещении радиоузла.
Вот и все. А что ты ожидал? Во сне она ждала, она была такой же беззаботной и легкой, как до трагедии. Но в реальности так просто не бывает, эта трагедия закалила и озлобила ее. Та Рита, которую я помнил, и та Рита, с которой я только что разговаривал, это два абсолютно разных человека. Людей всегда меняют потрясения. Меня тоже изменило то, что произошло, но иначе, я просто закрылся и убежал. Сейчас я сознаю, что Рита была права, я просто лицемер. Неужели это моя расплата? Видимо да, придется бороться дальше одному. А если мне запретят работать в космосе? Никто теперь мне не посочувствует.
В эту секунду я очень живо представил Риту, что лежала на больничной койке и тут ей говорят, что я уже улетел на Япет. Я тут же почувствовал себя редкостным негодяем. Я чувствовал свое тело, будто оно чужое. Чужое, покореженное тело, в котором жила такая же покореженная душа. Душа, которая не способна на сострадание…
Я вдруг вспомнил, что на базе есть еще шесть человек, что хотят поговорить со своими близкими и покатил коляску к выходу. За дверьми, как и обещал, стоял Перес. Он, ничего не сказав, просто пошел рядом с инвалидным креслом. Я не знаю, был ли Перес столь вежлив и учтив, или у меня на лице было все написано. Но он просто шел, смотря себе под ноги и мурлыча под нос какую-то старую песню.
– Серхио, а у тебя в загашниках нет коньяка или чего-то подобного?
– Тебе нельзя, тебе вводят много медикаментов. И ты, кажется, забыл про печень.
– Жаль…
– Все так плохо?
– Плохо, теперь и в отпуск то ехать некуда.
– Время пройдет, душевные раны зарастают так же, как глубокие порезы.
– Почему именно глубокие?
– Потому что остается рубец.
– Разумно.
– Алекс. Я даже не могу дозу снотворного увеличить. И так твою печень еще сильнее загоняем. Может, просто с тобой поговорим?
– Пожалуй, нет. Я благодарен тебе, но мне надо подумать. Наедине с собой.