Согласно Ленину, начало всемирной социалистической революции положит скорейшее превращение мировой войны между народами в «гражданскую войну между классами». Для облегчения подобного превращения, говорил Ленин, все «истинные» революционеры воюющих стран должны содействовать своему поражению. Первым шагом в этом направлении, продолжал он, должно стать свержение российской царской монархии, самого варварского и реакционного строя.
Таким образом, поражение родной страны, России, уже стало для Ленина и его ближайших соратников не постыдным предательством, позорным преступлением, а революционным долгом, политикой, продиктованной «социалистической мыслью». России, главному оплоту европейской реакции, предстояло пасть первой, после чего отсталая аграрная страна, по выражению Ленина, превратится в центр деятельности «авангарда мировой пролетарской революции» в ожидании социалистического переворота, который вот-вот совершится в промышленно развитых западных странах.
Покидая в начале апреля Швейцарию «через Берлин» в вагоне, предоставленном в его распоряжение Людендорфом и канцлером фон Бетман-Гольвегом, Ленин писал в прощальном послании к своим друзьям, швейцарским социалистам, что Россия для него лишь трамплин к социальной революции в Западной Европе. Весной 1917 года этот полубезумный фанатик призывал немецких рабочих сплотить ряды для «полной победы» над капитализмом. В ноябре 1917 года Ленин с Зиновьевым ждали революции на Западе не позже чем через полгода.
Такова была суть революционной программы, зародившейся в больном мозгу Ленина. Заметим, что ни в одной европейской стране, кроме России, не нашлось политического лидера подобного типа, абсолютно лишенного всяких патриотических чувств. При царском режиме русский народ привык враждебно относиться к государству. Монополия самодержавия на внешние проявления патриотизма в конце концов лишила народ самого чувства патриотизма. Несомненно, оно жило в России, сознательно или неосознанно испытываемое подавляющим большинством русских людей. Но одним из последствий смертельной жестокости старого режима, физически и морально угнетавшего страну, стало очень опасное для существования любого государства исчезновение национальных и патриотических чувств.
Ленин представляет собой крайний пример нравственного разложения, которое десятилетиями подтачивало национальное самосознание русской интеллигенции. Трудно найти в образованных русских кругах человека, который в тот или иной период своей жизни не переболел этой необъяснимой болезнью, скорее умственной, чем душевной. Только в этом единственном смысле можно назвать Ленина с его прозелитами порождением русского прошлого, русской истории.
Большевики и германский Генеральный штаб
То, что Ленин совершил серьезнейший акт предательства России в мировой войне, — неоспоримый, неопровержимый исторический факт.
Конечно, он не был германским агентом в прямом значении этого слова. Он не признавал буржуазную Россию своей родиной и не чувствовал по отношению к ней никаких обязательств. Придуманная им общая теория пораженчества, в частности, его стремление увидеть падение царской монархии служили теоретической почвой, необходимой для практического осуществления своих идей теми способами, которые на обычном буржуазном политическом языке именуются изменническими и предательскими.
Надо признать, что в глазах простых смертных преступление Ленина выглядит из-за его чудовищности настолько невозможным, что многие до сих пор не решаются верить. Факт, тем не менее, открыто подтверждают Гинденбург, Людендорф, германский командующий русским фронтом генерал Гофман, признания Эдуарда Бернштейна, известного руководителя германской социал-демократической партии. Не стану здесь цитировать многочисленные письменные свидетельства трех вышеупомянутых высокопоставленных германских деятелей. Достаточно буквально привести следующий абзац из мемуаров Людендорфа: «Отправляя Ленина в Россию, наше правительство возложило на него серьезную ответственность. Эта поездка оправдывалась с военной точки зрения: Россия должна была пасть».
Я со своей стороны не нуждался в признаниях немцев, сделанных только после войны. Летом 1917 года Временное правительство прекрасно знало о предательстве Ленина и его приспешников. Вот как было дело.
Подобно всем воюющим странам, кроме России, пользовавшейся весьма отсталыми способами деморализации противника, Германия до революции вербовала шпионов среди русских пленных и возвращала на русский фронт под видом «героев», сумевших «бежать». В первые недели революции число таких шпионов сильно увеличилось при почти полной дезорганизации наших разведывательных служб и никуда не годной охраны границы с Финляндией. Один из них однажды добровольно явился ко мне с признанием, что сознательно согласился на роль шпиона с намерением разузнать о путях их переброски в Россию и способах связи с германским начальством. И объяснил мне технику связи. Впрочем, сведения не имели особой практической ценности, не позволили выявить и разоблачить действовавших в России германских шпионов.
Зато другая информация из другого источника содержала важнейшие факты, не только решительно подтверждая обмен секретными сообщениями между большевиками и германским Генеральным штабом, но и раскрывая технический способ.
В апреле украинский офицер по фамилии Ермоленко явился в Ставку Верховного главнокомандующего к генералу Алексееву. Он тоже «бежал» из немецкого концентрационного лагеря в притворной роли германского агента. По возвращении в Россию ему было поручено вести в тылу пропаганду в поддержку сепаратистского движения на Украине. Его снабдили всеми необходимыми указаниями: обучили способам сношения с германскими властями, открыли названия выплачивающих деньги банков, фамилии многих прочих крупных германских агентов, включая множество украинских сепаратистов и Ленина[24].
Когда я в мае вскоре после своего назначения на пост военного министра прибыл в Ставку Верховного главнокомандующего, генералы Алексеев и Деникин (начальник Генерального штаба) представили мне меморандум с подробными сведениями о способах связи русских шпионов с высокопоставленными ответственными лицами в Германии.
В результате перед Временным правительством встала непростая задача провести расследование в указанном Ермоленко направлении, выследить агентов, служивших связующим звеном между Лениным и Людендорфом, и взять их с поличным с компрометирующими документами. При малейшей огласке дела, естественно, германский Генеральный штаб сменил бы способ связи с агентами в России. С другой стороны, при полной свободе печати, царившей в то время в стране, фактически не подлежавшей даже военной цензуре, сообщения Ермоленко стали бы всеобщим достоянием, стоило только им просочиться даже в самые надежные и ответственные политические круги. Поэтому Временное правительство осведомило об этом очень немногих министров.
Мы с генералом Алексеевым решили поручить все раскрытые Ермоленко дела украинских сепаратистов специальному отделу, подчиненному непосредственно Генеральному штабу, тогда как Временное правительство занялось выяснением вопроса о сношениях Ленина с германским Верховным командованием. Кроме князя Львова и меня, в дело были посвящены только двое министров: Некрасов, министр путей сообщения, и министр иностранных дел Терещенко. Задача была возложена именно на последнего, остальные предпочитали как можно меньше вникать в детали расследования. Терещенко взялся за необычайно сложное и трудное дело, на которое ушло много времени, но оно принесло сокрушительные для Ленина результаты. В ходе следствия полностью выявились его способы связи с Германией и личности посредников при переводе денежных сумм (Фюрстенберг-Ганецкий в Швеции, Козловский и г-жа Суменсон в Петрограде). Открылись также названия переводивших деньги банков (Дискон-то-Гезельшафт в Берлине, Нюа-банк в Стокгольме, Сибирский банк в Петрограде).
Арестованный во время июльского большевистского мятежа Козловский не стал отпираться перед документами, уличавшими его в получении из-за границы крупных сумм. Этот человек, пользовавшийся в свое время определенным уважением, в прошлом один из лидеров польской социалистической партии, бесстыдно заявил в оправдание, что с самого начала войны вместе с Ганецким и г-жой Суменсон занимался контрабандной торговлей, ввозя в Россию предметы дамского туалета.
Между тем со дня на день, 18–19 июля, в самый момент большевистского мятежа, в Петроград из Финляндии собирался приехать Ганецкий. На шведской границе российские власти должны были арестовать этого германско-большевистского агента в Стокгольме, имевшего при себе, как нам было хорошо известно, документы, неопровержимо доказывавшие факт сношений Ленина с германским Генеральным штабом. Дальше я расскажу, почему Ганецкого не арестовали, и колоссальные двухмесячные усилия Временного правительства (главным образом Терещенко) по разоблачению тайной подрывной деятельности большевиков закончились полным крахом. В данный момент, полностью сознавая свою ответственность перед историей, ограничусь цитатой из коммюнике, опубликованного прокурором Петроградского округа сразу после июльского мятежа, в составлении которого я лично принимал участие:
«Какими бы ни были их мотивы, Ленин со своими сподвижниками создали весной 1917 года внутри большевистской партии некую организацию с целью поддержки враждебных действий воюющих с Россией стран. Для этого упомянутая организация вместе с вражескими агентами стремилась к дезорганизации русской армии путем активной пропаганды среди населения и солдат, финансируемой враждебными державами».
Большевистский мятеж