Л. М. Розенштейн на совещании 1925 г. говорил, что «диспансеризация… является своего рода учраспредом не только лечебной и профилактической врачебной помощи, но и социальной…
Мы будем стремиться на основании научных данных и имеющихся средств выяснить, какому количеству здорового населения мы должны дать диференцированные виды той или иной формы помощи для предохранения от заболевания… Диспансер должен подметить деформацию характера под влиянием профессии. Большинство производств и бытовых условий не только вредно отзывается на физическом состоянии рабочего, но имеет сильное влияние на нервно-психическую сферу: утомление, напряжение внимания, опасность травмы, шум, стук и т. д.».
Эти ошибочные установки вели к тому, что «обследование» диспансером рабочих фабрики Электролампа обнаружило, например, «нервно- психические заболевания» у 54 % рабочих; на Трехгорной мануфактуре не обнаружило «уклонений от нормы» лишь 53,6 % рабочих; среди педагогов было 76 % «нервных» (из них 26 % нуждались в помощи); среди продавцов гастрономических магазинов было 75,9 % с «психо-невротическими показателями»; среди медицинских работников — 71,8 % и т. д.[100].
Забывалось замечательное мнение о врачебной опеке над здоровыми К. Маркса[101], о котором всегда следует помнить нашим психогигиенистам: «Человеческое тело от природы смертно. Болезни поэтому неизбежны. Почему, однако, человек обращается к врачу только тогда, когда он заболевает, а не когда он здоров? Потому, что не только болезнь, но и самый врач есть уже зло. Постоянная врачебная опека превратила бы жизнь в зло, а человеческое тело — в объект лечения со стороны медицинских коллегий. Разве не желательней смерть, нежели жизнь, состоящая только из мер предупреждения против смерти?».
Однако неправильным было лишь чрезмерное расширение задач диспансера, самое же учреждение Государственного диспансера было весьма важным положительным явлением потому, что по примеру этого диспансера начали появляться такие же учреждения по всему СССР. В Москве уже с 1924 г. районным психиатрам были предоставлены отдельные кабинеты при общих диспансерах, и к концу 1928 г. работало уже 15 таких кабинетов, заменивших амбулаторные приемы на дому у районных психиатров, на которых до того принимали только хроников, состоявших на городском попечении (городской патронаж). Теперь в этих кабинетах имелось уже 15 сестер, помогавших при амбулаторном приеме больных, 15 сестер социальной помощи для посещения больных на дому и 17 санитаров[102]. За 1927 г. больными было сделано в эти амбулатории 24 052 посещения, из них 4 580 первично заболевшими, причем по примеру Государственного диспансера принимали также и больных с пограничными формами; одновременно осуществлялись и районные лечебно-учетные функции.
К 1925 г. были организованы диспансеры в Вятке, Воронеже и Уфе. Большого внимания (как наиболее правильно понимавший свои практические функции) заслуживал Вятский диспансер, организованный Л. К. Громозовой[103]. Здесь работа велась исключительно среди фабрично-заводского населения итак же, как в Москве, изучались условия труда и быта и состояние невро-психической сферы лиц, работающих на предприятиях. Обследования были поставлены широко.
Лозунгом диспансера было: «Здоровый радостный быт, здоровый труд».
Для тяжелых форм эмотивности, которые были установлены лишь у 4–6 % всех рабочих, сразу же намечалось устройство ночного санатория[104]. Л. К. Громозова одновременно с заведыванием диспансером работала старшим врачом Вятской больницы с самого начала революции, в 1924 г. она организовала колонию в имении «Раковка» и при ней полупатронаж в деревне Ганино; проектировалось и устройство отделения психиатрической больницы близ Уржума на 50 коек[105]. Таким образом, Л. К. Громозова уделяла большое внимание и стационарным учреждениям; диспансер в Вятке не был оторван от стационаров, что было в первое время явным дефектом Московского диспансера. Громозовскую организацию дела надо было признать образцовой.
Для диспансерной организации, для учета всех больных было также важно, что в 1926 г. при производстве всероссийской переписи населения в переписные листы внесен был вопрос о психическом здоровье и таким образом были получены сведения об общем числе психически больных в республике. Само собой разумеется, что при общей переписи, совершаемой без участия психиатров, как и всегда, среди психически больных отмечались только неработоспособные хроники с вполне выраженным психическим заболеванием, поэтому при переписи 1926 г. оказалось, что число зарегистрированных выраженных дефектных психически больных по сравнению с 1897 г. в городах и сельских местностях возросло. Мы полагаем, что это возрастание зарегистрированного переписью числа больных объяснялось повышением культурного уровня деревенского населения и выявлением большей потребности в общественной заботе о психически больных в 1926 г.; возросло не число психически больных, а обращаемость за больничной помощью.
Нельзя не упомянуть и о попытке начать на основании общей переписи населения учет всех больных губернии, произведенный Нижегородским губздравотделом в 1928 г. по инициативе проф. А. И. Писнячевского[106], причем, по крайней мере по Нижнему-Новгороду, была сделана попытка учесть и невротиков. Листки общей переписи, в которых имелась пометка о психическом заболевании переписываемого, были скопированы; этот материал был дополнен данными невро-психиатрических стационаров, амбулаторий и диспансеров и анкетами по врачебным участкам. Таким образом, получились данные о всех психически больных в губернии с соответствующими адресами.
К сожалению, нигде, кроме Нижегородской губернии, подобной попытки полного учета всех психически больных не делалось, да и в Нижнем-Новгороде дело не было доведено до конца.
На совещании 1925 г. были сделаны также доклады о состоянии больничной психиатрической помощи на всей территории СССР. Эти доклады показали, что больничная помощь во всех отношениях приходила в порядок.
Отчет о состоянии психиатрической помощи в РСФСР сделал Л. А. Прозоров. По всей РСФСР в 1924 г. имелось 80 психиатрических учреждений с 14 000 штатных коек, причем на госснабжении было 15 больниц с 4 015 койками, остальные содержались на местные средства. К 1 января 1924 г. в больницах состояло 13 908 больных (6 649 мужчин и 6 959 женщин) при поступлении за год 31380 больных (20 389 мужчин и 10 991 женщина).
Смертность снизилась до 7,1 %. На 1 января 1925 г. состояло уже 16 608 больных (8 574 мужчины и 8 034 женщины).
На 1 января 1925 г. в Москве и Московской губернии (доклад В. А. Громбаха) было 2 650 больничных и 270 патронажных коек; смертность упала до 4,6 %. В Москве имелось уже 10 районных психиатров. Положено начало невро-психиатрической помощи в уездах, причем из 17 уездов Московской губернии в восьми имелись небольшие приемные больницы. Первые такие невро-психиатрические больницы были устроены А. П. Семеновым в Орехово-Зуеве (открыта 1 мая 1923 г.) и Н. С. Четвериковым в Серпухове.
В Ленинграде и губернии (доклад Н. Я. Смелова) на 1 января 1925 г. имелось 1 825 коек (Центральная больница Фореля с отделением для легких форм, 2-я и 3-я психиатрические больницы, Больница имени Балинского, Кооперативная лечебница, Больница имени Кащенко в Сиворицах, отделение при Паторефлексологическом институте, Диагностический судебный институт). Смертность упала до 6,1 %.
В Башкирии (доклад В. А. Беляева) в Уфимской больнице имелось уже 300 коек, смертность снизилась до 6,5 %. В двух кантонных городах открыты психоприемники, а в Уфе — отделение для психоневротиков на 30 коек, невро-психиатрический диспансер и при диспансере 10 стационарных коек.
На Урале (доклад Я. Г. Илиона) восстановлена Пермская лечебница на 720 коек (из них 100 коек для детей).
На Северном Кавказе (доклад А. И. Ющенко) было 775 психиатрических коек и 130 коек для невротиков,
В Сибири, за исключением Дальнего Востока (доклад И. И. Напольского), дело обстояло так. Помимо Томской окружной лечебницы, имелись в Омске — больница на 90 коек, в Иркутске — на 100, в Красноярске — на 40 коек; в Тюмени, Новониколаевске, Барнауле открылись небольшие психоприемники. В Якутии впервые за существование там психиатрического отделения появился психиатр (Штесс).