Книги
Русская пехота в Отечественной войне 1812 года
Левее измайловцев встали батальоны лейб-гвардии Литовского полка, действия которого были подробно описаны в рапорте командира полка полковника И. Ф. Удома:
«По приходе полка на… место, неприятель сделал сильное нападение на батарею нашу, о чем известясь, я… пошел со вторым баталионом вверенного мне полка и, сделав сильной отпор, прогнал неприятеля, которой, после усилясь, принудил всю линию нашу отступить на 50-т шагов. Неприятель осыпал нас ядрами и картечами и выслал на полк кавалерию в атаку. Все три баталиона мною к сему построены были в карей против кавалерии, быв окружены многочисленным неприятелем, приняли оного храбро и мужественно, и, подпустя на дистанцию, выстрелив прежде батальным огнем, закричав ура, расстроили и прогнали неприятеля до самой высоты с большим для него уроном как убитыми, так и ранеными, а в плен по ожесточении наших солдат никого не взято. С нашей же стороны никого от кавалерии тогда ранено не было. Неприятель, собравшись на той высоте, вторично сделал нападение на полк, но с таковым же мужеством, получа отпор, отретировался вправо, а высоту стали занимать неприятельские стрелки, для чего мною и был послан подполковник Тимофеев со вторым баталионом сбить неприятеля и занять оную. Что, хотя и с довольным успехом, им было исполнено, но как уже неприятель несколькими колоннами усилился на сем пункте и подкреплял своих стрелков, то овладеть оной высотою уже полку было невозможно. Тут ранен пулею в ногу подполковник Тимофеев, и баталион отступил к полку. Потом по приказанию господина генерал-адъютанта графа Сен-При откомандированы были два баталиона для подкрепления высланных им армейских стрелков, где я ранен в правую руку пулею. Сначала же сражения старшей подполковник Угрюмов уже был ранен, и потому остался при полку подполковник Шварц, который, оставя 2-й и 3-й баталионы, уже много притерпевшие убитыми и ранеными, в подкрепление, пошел с 1-м баталионом на оную высоту и, выслав стрелков, овладел совершенно оною. Урон с обеих сторон был велик, причем и сам получил смертельную рану, от которой на другой день по утру помре. Неприятель усилился снова и уже полк потерял множество людей. По приказанию господина генерал-адъютанта Васильчикова, который во все сие время сражения при оном находился, отступил, отстреливаясь, к лесу, откуда снова выслав стрелков для прикрытия, соединился к Измайловскому баталиону» [125, стр. 10].
И. Ф. Удом 1-й. Портрет из Военной галереи Зимнего дворца. Дж. Доу. 1819–1825 гг.
С точки зрения использования разнообразных тактических приемов немалый интерес представляет описание действий подполковника В. И. Тимофеева, составленное им самим. Во время первых атак кавалерии Литовский полк примыкал к левому флангу Измайловского, находясь в таком же боевом порядке. 2-й батальон отразил атаку кавалерии без выстрела и преследовал ее. Тимофеев вспоминал: «В это же время каре 3-го батальона Измайловского полка, стоявшего правее, открыло пальбу рядами. За дымом нельзя было видеть, что выстрелы по бегущему неприятелю попадают в Литовцев, выдвинувшихся вперед из линии, вследствие предшествовавшей атаки. Затрудняясь дать знать этому каре, что выстрелы оного попадают в нас, я побежал к оному сам (верховая лошадь моя была уже давно убита) и под дымом выстрелов набежал прямо на капитана Катенина, стоявшего на левом угле переднего фаса. Начальник каре, узнав от меня о помянутом обстоятельстве, приказал ударить дробь и прекратить пальбу. Возвратясь к батальону, я отвел его на прежнее место и построил опять каре против кавалерии.
Французские батареи снова начали действовать по нас картечью. Вблизи неприятеля не было видно; но влево с версту или около версты, из-за леса выходила французская пехота с артиллерией, вероятно, с тем чтобы занять высоту, находившуюся на протяжении нашего левого фланга.
А между тем влево от Л.-Гв. Литовского полка войск почти не было… Л.-Гв. Финляндский полк стоял в ¾ версты позади Семеновского на дороге в Псарево, следовательно, также довольно далеко от Литовского полка. Положение Литовцев было критическое.
Я просил полкового командира полковника Удома командировать меня для занятия этой высоты; но он не решался, отзываясь приказом, строго воспрещавшим оставлять назначенные места. В это самое время подъехал с левой стороны к нашему полку генерал Коновницын. Я поспешил обратить его внимание на движение неприятеля и доложить, что под картечью перекрестных огней мы потеряли много людей, но эта потеря ничто в сравнении и с последствиями, если французы, заняв высоту у нас на левом фланге, и далее беспрепятственно могут обойти и явиться у нас в тылу.
У генерала Коновницына невольно вырвалось восклицанье: «Боже мой, что делать!» Эта фраза в устах неустрашимого генерала доказывает важность и трудность минуты.
Он обращается с вопросом к полковнику Удому, нет ли вблизи армейских полков, и, услышав отрицательный ответ, сказал: кого же послать? Я вызвался на это назначение и, получив дозволение, поспешил с своим 2-м батальоном через кустарник занять высоту. Рассыпав по ней 6 взводов в стрелки, оставив в резерве за горой под начальством капитана Арцыбашева два взвода 2-ой гренадерской и 4-ой фузилерных рот.
В это время французская войска из двух егерских батальонов с 6-ю орудиями, двух колонн гренадер, имея в третьей линии колонну драгун, стали выстраиваться впереди леса. Французы, без сомнения, предполагали значительные силы за высотой, занятой батальоном, остановились и ограничились одною перестрелкою. Но их старший начальник (у которого, вероятно, под командой состоял этот отряд), находясь в довольно значительном расстоянии позади на одной из высот, хорошо видел какова наша численная сила. Два адъютанта поскакали от него, конечно, с приказанием – решительно атаковать.
Не видя возможности устоять против в 5 или 6 раз превосходящих сил противника, я решил хоть удержать их от смелого напора.
Пришлось пуститься на хитрости: оба взвода, стоявшие в резерве, были поставлены в одну линию и притом не в три, а в две шеренги, и как только французские колонны, предшествуемые густыми цепями, двинулись вперед, резервные взводы поднялись на высоту и остановились так, чтобы неприятель мог видеть только головы солдат первой шеренги и принял бы их за голову сильной колонны, готовой вступить в бой. Обманутые таким образом французы снова остановились и снова открыли огонь, а взводы капитана Арцыбашева скрылись за высотой.
Французский генерал, выведенный из себя, послал еще трех адъютантов с приказанием атаковать высоту; отряд двинулся вперед, но капитан Арцыбашев опять показался из-за высоты со своими тощими резервами, и французские колонны опять остановились. Таким образом, 2-й батальон Л.-Гв. Литовского полка, истощенный предшествовавшими потерями, удерживал высоту без всякой посторонней поддержки и без резерва, сильно страдая от огня многочисленного неприятеля. В это время я был тяжело ранен в левую ногу с раздроблением кости. Не чувствуя сначала большой боли, я перевязал крепко платком рану и оставался значительное время при батальоне; но когда начало ногу сводить и боль чрезвычайно усилилась, я подозвал к себе капитана Арцыбашева, объявил ему о своей ране и о том, что не имею уже сил стоять, и поручил ему командовать батальоном. А чтобы не обескураживать солдат, я не взял ни одного человека для помощи, хотя и чувствовал, что далеко не уйду, и пошел, опираясь на саблю, искать лекаря» [125, стр. 71, 72].
По свидетельству очевидцев, батальоны Литовского полка постоянно находились в сфере действия картечного огня, что подтверждается и самыми крупными (в абсолютных величинах) безвозвратными полковыми потерями – полк потерял 436 человек убитыми и 113 пропавшими без вести, при этом ранено было 532 человека.
Подробности боя за саму деревню Семеновскую мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Видимо, немногие из находившихся на развалинах солдат остались в живых: защитники деревни не оставили своих позиций. После одновременной атаки неприятельской пехоты и кавалерии русские батальоны были рассеяны, но солдаты продолжали сражаться до конца [130, стр. 36]. Н. И. Андреев из 50-го егерского вспоминал: «Наша дивизия была уничтожена… Меня опять послали за порохом, и я, проезжая верхом, не мог не только по дороге, но и полем проехать от раненых и изувеченных людей и лошадей, бежавших в ужаснейшем виде. Ужасы сии я описывать не в силах; да и теперь вспомнить не могу ужаснейшего зрелища. А стук от орудий был таков, что за пять верст оглушало, и сие было беспрерывно… Это было в 7 часов вечера. Я отослал ящики назад, а сам поехал вперед к деревне Семеновской, которая пылала в огне. На поле встретил я нашего майора Бурмина, у которого было 40 человек. Это был наш полк. Он велел сих людей вести в стрелки. Я пошел, и они мне сказали: «Ваше благородие, наш полк весь тут, ведите нас последних добивать» [87, стр. 192, 193]
В то время когда на флешах еще шли тяжелые бои, 4-й корпус Великой армии под командованием генерала Е. Богарне, захватив Бородино и тем обеспечив свой левый фланг, двинулся к «Большому редуту» – русской батарее Раевского. Как оказалось, выйти на позиции для атаки было совсем непросто, так как кустарники у устья Семеновского ручья занимала егерская бригада 26-й дивизии, заставлявшая французов дорого платить за каждый шаг. По словам И. Ф. Паскевича, «пройти кустарники стоило французам величайших усилий. Более часа егеря моей дивизии удерживали их наступление» [124, стр. 102]. Бой егерских цепей разбивался на отдельные схватки, в которых очень многое зависело от выучки и инициативности солдат и офицеров. Так, в 5-м егерском полку знаками отличия военного ордена были награждены барабанщики Иван Андреев, Герасим Манихин и рядовые Яков Яковлев, Софрон Васильев, Карп Афанасьев, Филипп Иванов, которые, «когда неприятелем были отрезаны, то, не теряя присутствия духа, соглася всех наших с ними бывших солдат, ударили храбро на штыки и тем освободились от плена, нанеся немалый урон неприятелю». Еще 18 рядовых егерей были награждены за то, что, «находясь в стрелках, пригласили своих товарищей, ударили на неприятельское орудие, которое мужественными их подвигами взято в плен» [94, стр. 147, 148].
Паскевич так вспоминал о дальнейших действиях своей дивизии: «Видя, что неприятель приготовляется к нападению, вышел к нему навстречу с остальными полками своей дивизии, собрав своих егерей, разместив войска по обоим флангам люнета, поставил я Нижегородский и Орловский полки по правую сторону, Ладожский и один батальон Полтавского – по левую, а другой батальон Полтавского рассыпал по укреплению и во рву. 18-й, 19-й и 40-й егерские полки расположены позади люнета в резерве» [124, стр. 102, 103]. По уверению генерала, он даже выдвинул полки вперед, некоторое время удерживал натиск передовых батальонов французов и отступил за батарею, понеся немалые потери.
Сама «батарея Раевского», или «центральный редут», представляла собой земляной люнет из двух загнутых к тылу фасов, защищенный сзади двойным палисадом из заостренных бревен; с обоих флангов между фасами укрепления и палисадом оставались проходы [83, стр. 153].
Около 9 часов утра Е. Богарне повел наступление на батарею, и пятибатальонный 30-й линейный полк под командованием генерала Ш. Бонами сумел ворваться на батарею. Очевидно, в этот момент ветер совершенно утих и пороховое облако так плотно укутало вершину холма, что приближение французов не было вовремя замечено. Сам Н. Н. Раевский, находящийся в укреплении, увидел французских пехотинцев уже в тот момент, когда они с тыла вбегали на площадку батареи. Внезапное появление неприятельской пехоты перед колоннами некоторых полков 26-й дивизии вызвало настоящую панику – русские войска отхлынули от вершины кургана. Впрочем, замешательство было недолгим: генерал-майор И. Ф. Паскевич повел в атаку батальоны 26-й и 12-й дивизии с левого фланга, а в центре и на правом фланге атаку возглавили генерал-майоры И. В. Васильчиков и А. П. Ермолов с батальонами 26-й и 24-й дивизий, а также с 18-м егерским полком.
Дружный натиск русских полков заставил французов отступить далеко от батареи, 30-й полк был почти полностью уничтожен, а сам генерал Бонами взят в плен фельдфебелем 18-го егерского полка В. В. Золотовым.