– Хазарский в Итиле – это язык черни, а верхушка у них жидовская, потому одного хазарского мало. В Константинополе, напротив, верхушка армянская, а народ речёт на жуткой смеси разных языков, хотя основной как бы греческий.
– Ну силён, брат, так ты, наверное, и Византий, который теперь Константинополис, тоже знаешь?
– Знаю, летом в термах массажи, которые они страсть как любят, делал.
– Ты вот так первому встречному о себе рассказываешь…
– Я знаю, кому рассказываю, и знаю зачем.
– Откуда? – подозрительно вскинул бровь низкорослый.
– Трудно спутать лису с котом, а енота с кабаном, брат Скоморох.
Оба посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Кони шли ходко, ловя широкими чувствительными ноздрями морозный воздух и исторгая из них струйки белого пара. Недавно выпавший снег, белый и пушистый, ещё неукатанный и нехоженый, искристый, будто россыпь драгоценных камней, тёплым пологом заботливо укрыл изрядно промёрзшую за непривычно долгую и холодную осень землю. Дышалось легко, кони так и рвались перейти с шага на рысь. Ольг перестал сдерживать своего серого в яблоках коня, и тот рванул по свежему снегу, взбивая его копытами в белую пыль. Так и влетел князь со своими охоронцами и стременным в предупредительно раскрытые дежурными воинами ворота Ратного стана. Оставив провожатых подле темницкого бревенчатого домика, князь двинулся вниз к Почайне, где к частоколу прижался дом изведывателей, стоявший в самом дальнем закоулке Ратного стана, у поросшего ивняком берега.
Первым у коновязи Ольга встретил Молчун. Поприветствовав князя, он принял поводья его коня и сообщил, что остальные в доме.
– Ерофеи со Скоморохом вернулись? – спросил Ольг.
– Так, княже! – заулыбался Молчун. – Вернулись в целости и сохранности, да ещё с двумя полонниками хазарскими!
Едва войдя в светёлку, щедро освещённую отражёнными от необычайно белого снега солнечными лучами, проникающими через забранные византийским стеклом оконца, кроме своих изведывателей, князь сразу же приметил незнакомца. Все встали, приветствуя князя. Ольг радостно обнял вернувшихся. А когда вновь расселись, Молчун указал на новичка:
– Вот, княже, человек, который точно нам будет полезен в грядущем походе. Берестом его зовут, он местный, добре речёт по-гречески, и не только, в граде Константина бывал не раз с купеческими караванами, знает их манеры и повадки.
– Я, княже, сих ромеев добре знаю, потому мне ведомо, отчего их посольство Киев покинуло, средь них был повар, которому я спину правил.
Ольг внимательней поглядел на незнакомца.
Берест был росту среднего, ни широкими раменами, ни литыми кулаками не отличался, но слеплен был как степной пардус или лесная рысь – ничего лишнего. И движения его были такие же точные, мягкие, как у дикой кошки. Длинные волосы, как у многих рукомысленников в Киеве, схвачены берестяным очельем. Подбородок по-воински обрит. На груди медный знак с изображением Семаргла. Лет ему на глаз было около сорока.
– Отчего же, по-твоему, они дань не платят и посольство умыкнули своё? – спросил князь.
– Оттого, что мыслят они не так, как мы, всё златом меряют и самой большой силой его почитают.
– То мне добре ведомо, – кивнул Ольг, – но при чём дань и посольство?