Тяну носок и полной стопой ударяю о вымощенный мелким камнем плац. Боль всё острее, но от удара приглушается малость.

— Так! Стоп! — Рявкнул с трибуны Козлов на середине пути. И оркестр тут же заглох, схлынула вся торжественность, и наплыло беспокойство о том, что один раз прогнать всё не получится!

Остановились и мы через два шага.

— Вторая рота! — Загремел бешеным голосом подполковник. — Что за повороты головы⁈ Вы рожи свои видели⁈ Командир роты, почему ваши юнкера на первой линии с выражениями, будто тужатся или рожают⁈

— Не могу знать, товарищ пол!

— Так разберитесь, кто кого там обрюхатил! А группа знамённая⁈ Юнкер со знаменем марширует великолепно, идеально! А три других охламона халяву гоняют! Ещё раз увижу, что коленки торчат, велю швабры примотать! Нога прямая должна быть! Юнкер слева — такое ощущение, что хромает, не выровнен шаг. Командир первой роты, что за подбор⁈

— Они лучшие, товарищ пол! — Отчеканил наш. — Переволновались просто.

— Переволновались, — повторил Козлов чуть спокойнее и рявкнул всё же: — Знамённая на исходную! Да не надо мне ваших строевых приёмов сейчас! Не тяните время, бегом марш!

Мало того, что осколок впился ещё сильнее, меня похвалили перед всем училищем! И теперь показывать, что мучаюсь или хромаю, никак нельзя. Только задорная улыбка и вышибленная из глаз слеза на ветру.

На репетиции для меня наступил ад. И я стал мысленно молить всех ребят, чтобы они поскорее исправили мне недочёты и выступили для Козлова идеально. Чтобы он не возвращал нас на исходную вновь и вновь.

Но, как назло, заместителю начальника училища не нравилось то одно, то другое.

В момент передышки и покоя ноги, которой без надобности я теперь боюсь даже пошевелить, вспомнил кое–что. А точнее лицо юнкера, который мне сапоги передавал. Они ещё с Чернышовым так переглянулись хитро, когда тот вбежал.

Вот же подлый скот. А я и думаю, что это Максим из строя на меня так заинтересованно поглядывает.

К концу тренировки я перестал чувствовать половину стопы, где хорошо так под конец захлюпало. С каждым шагом ощущаю, будто штырь вогнан до кости. И с улыбкой перенося простреливающую до позвоночника боль, к которой мне всё же удалось привыкнуть.

С плаща уходили мы первыми, лишь на половине пути до штаба я позволил себе опускать ногу уже на ребро стоны, дабы не беспокоить осколок впившийся, похоже, очень глубоко.

— Всё нормально, Сабуров? — Спросил настороженно взводный, когда мы сдавали знамя в караул.

— Так точно, Семён Алексеевич, — ответил я.

— Косолапить начал, — с подозрением заявил взводный.

— Да мозоль, похоже, завтра перетерплю.

— Уверен? Сходи–ка ты в санчасть, дружок, пусть намажут чем–нибудь. А то не дай Бог опухнет.