Дом офицеров. 21:17 по местному времени.

Шелест бумаги ласкает слух, когда разворачиваю письмо с красивым почерком. Всегда нежно–розовый, плотный лист. На нём чёрные чернила хорошо держатся, впитываясь в бумагу, как в губку. Но стоит помедлить пером, и выходит клякса. Оттого по каждой букве можно понять, когда она засомневалась. И представить её нежные губы, шёпотом проговаривающие слова, или приоткрытые в молчании, мечтательный взгляд, а может, смущение.

Так мало строк, но так много сказано.

«С недавнего времени узнала, что в этом мире есть вы. Без вас жизнь перестала бы иметь смысл. Простите за столь скорую откровенность. Мне известно о вечере в субботу, обязательно там буду, но не надейтесь понять кто я. Леди Т. С.»

У меня есть догадки кто эта девушка. И сердце разгоняется от волнения, ведь она прекрасна.

Светский вечер, устроенный комендантом города, никак не вязался со мной, юнкером первого курса, ещё и близко не вдохнувшим жгучего льда и не содравшим мозоли за штурвалом хотя бы тренировочного меха.

Лёгкая музыка с патефона, нечастый звон бокалов, сдержанный смех, всё под бриз с Амурского залива и свет хрустальных люстр на высоком потолке, походящих на грозди винограда. Дамы и господа в богатых одеждах, с хорошим положением в обществе вряд ли заинтересуются беседой с мальчишкой в серой юнкерской форме.

Но штабс–капитан пригнал нас таких целый взвод к Дому офицеров. Не случка с милыми барышнями, не вечер встречи с ветеранами русско–японской войны. Разбавляем серой массой пёстрые наряды и офицерские мундиры с блеском от начищенных медалей.

И таинственная леди Т. С. почему–то знала, что именно наш взвод из трёх удостоится такой сомнительной чести. Неужели она имеет знакомства с командиром роты? Ведь это он решает, какой из взводов будет уволен в город.

— Внеурочное занятие по этике, господа юнкера! — Объявил взводный перед строем у здания, после того, как мы отмаршировали с песней по набережной.

— А шампанского можно? — Спросил Пётр офицера после команды «вольно, разойдись».

— Товарищи будущие обер–офицеры, если позволите сие послабление, весь взвод примет честь караулы целый июнь на себе тянуть, — пообещал усатый штабс–капитан браво и рванул в холл первым, поправляя кончики усов и на ходу снимая фуражку.

У одних на уме выпивка, у других себя показать и на других поглазеть.

У меня же удостовериться, кто пишет мне третье письмо за месяц, которые дворецкий передаёт на КПП училища.

Сложив аккуратно записку и убрав во внутренний карман серого юнкерского кителя, решил прогуляться по залам отдельно от сослуживцев. Когда поднялся на второй этаж, приметил сразу несколько барышень, которые приходили на нашу присягу и глазели на то, как мы произносим клятву верности Родине. Вскоре взглядом отыскал и ту самую.

Молодая и прекрасная девушка, имени которой не знаю до сих пор, посматривала на меня с улыбкой всю торжественную линейку во время той присяги. А затем скрылась в толпе гостей крайне неожиданно, вызывая на сердце глубокую тоску.

Возможность приблизиться у меня тогда имелась, но я упустил её. Ибо смутился в присутствии других юнкеров после торжеств подходить к ней с выражением симпатии.

И товарищи, и все господа вокруг, в том числе офицеры, без стеснения и совести пожирали её глазами. Давая мне меньше шансов оправдать рвение и больше стать посмешищем.

И вот она здесь. В картинной галерее на втором этаже, где господ раз–два и обчёлся. Увидев её, обомлел. На миг дыхание перехватило.

Блестящее новизной, шикарное, непышное голубое платье подчёркивает её утончённость, а насыщенный блеск светло–русых волос кудрями до середины спины придаёт морского сияния. Если посмотреть на неё со стороны, она, словно морская нимфа, ещё наивная от незнания, как мир земных существ жесток.