К полудню мы покинули пределы Заклятого леса. Подземный туннель, длинный, тесный и душный, вывел нас куда-то на окраину, где и деревья росли пореже, и бурелома было поменьше. Вылезли мы грязные и раздраженные и, методично препираясь, очень скоро вышли на свет дня. На опушке Скар повернулся лицом к вековым соснам, скорбно уставился на них и простоял так минуты полторы. Я же по-простому рухнула в высокую траву и принялась наслаждаться безмятежностью голубого неба.

– Что ты там делаешь? – хмуро спросил Скар, покончив с медитацией на лесные красоты.

– Отдыхаю, – отозвалась я. – А что делал ты? Молился?

– Прощался.

– Зачем? – Я со вздохом поднялась.

– Потому что не намерен сюда возвращаться. Смысла не имеет. Эх, столько чудесных лет этот лес был мне домом родным…

Я прищурилась. Вокруг опушки расстилался пестрый луг, отороченный по противоположному краю бело-зелёной каймой березового леса.

– Где это мы?

– Юго-восточная часть Заклятого леса, если мне память не изменяет, – мужчина махнул рукой в сторону березок. – Пошли.

– Куда?

– Подальше отсюда.

Я покосилась на хитросплетения кустов и тёмных стволов сосен. Ну да, я бы тоже предпочла здесь не задерживаться, но надо же иметь представление, куда и зачем мы столь целеустремленно топаем.

– Ты что, решила тут заночевать? – Скар нетерпеливо оглянулся на меня. – Сказал же, пошли.

Я послушно побрела за уверенно шагающим спутником. Мы пересекли луг – я немало порадовала мужчину регулярным спотыканием о невидимые в густом травяном ковре ямки и земляные бугорки; прошли через лес по ведомой лишь Скару тропе – которая наличествовала в виде не особо хоженной узкой ленточки, причудливо петляющей меж березок и осин. Там же мы остановились для кратковременного отдыха, поиска раздельных кустиков и утоления жажды водой из фляжки.

За лесочком обнаружился пустынный тракт, носящий, как пояснил Скар, название Южный и ведущий в соответствующем направлении. По пыльной обочине мы и двинулись: впереди Скар, бодро топающий без малейших признаков усталости, позади я, еле переставляющая ноги, как лошадь после бешеной скачки, растрепанная, голодная, вспотевшая – солнце не жалело сил, вытапливая из меня влагу, – и злая словно катус с отдавленным тяжеловозом хвостом.