Женщине на экране было под тридцать. Светлые волосы чуть потемнели, круглое лицо стало изящнее, выделились скулы, глаза стали выразительнее.

Блаш долго вглядывалась в фотографию повзрослевшей девушки. Достаточно долго, чтобы Фостер успел допить ром и потянуться за бутылкой. А потом Блаш проговорила:

– Я ее знаю.

Нож никак не хотел помещаться в сумочке Митци. Лезвие немецкого «Лауффер карвингвера» было слишком длинным. Откуда он взялся, Митци и подумать боялась; нож, завернутый в почтовую упаковку «Федэкс», нашелся в реквизиторской. Обернув пострадавшее запястье бумажными полотенцами, она решила, что не обойтись без швов, или скобок, или что там доктора накладывают сейчас на порезы.

Но у докторской двери стоял грузовой фургон – Адама переезжал. Группа носильщиков в синей форме выкатывала из офиса запечатанные коробки на тележках, а в окне появилась табличка: «Сдается в аренду». У тротуара стоял «Даймлер» доктора; весь роскошный кожаный салон занимал бостонский папоротник, казавшийся маленьким на подставке у единственного окна приемной.

Митци не запаниковала. Она вежливо и уверенно встретилась глазами с грузчиками, стараясь не мешать, и протиснулась в пустую приемную через входную дверь, держа бандероль с наклейкой «Федэкс» как заправский почтальон. Доктор как раз выходил из смотрового кабинета, одеваясь на ходу. Он чуть было не ушел, но Митци преградила ему путь.

Доктор щелкнул пальцами, привлекая внимание грузчиков:

– Эту штуку, – он указал на напольные весы, – тоже на склад.

Грузчик покряхтел, поднимая весы, и укатил их к двери. Митци освободила нож от обертки и махнула им в сторону смотрового кабинета. Доктор закатил глаза, покачал головой, оценив, как посетительница размахивает ножом, однако вернулся.

Кабинет было не узнать. Не осталось ничего, даже раковина исчезла. У стены торчали столбиками трубы подвода и канализации, вот и все. Здесь уже успели поработать шпателем, подготовив стены к покраске.

Доктор жестом пригласил Митци войти и закрыл, а потом и запер дверь. Заперся в комнате с человеком, размахивающим ножом.

– Ты меня не ударишь, Митци.

Потом он обратил внимание на бумажные полотенца, плотно намотанные на запястье.

– Что с рукой?

Митци приподняла нож:

– С чего ты взял, что не ударю?

– С того, – ответил Адама, – что ты трусиха.

Он подошел и протянул руку к порезанному запястью.

– Ты типичная жертва, причем такая, что хуже и не бывает. Жертва, которая думает, что она преступница.

Митци позволила ему взять себя за запястье и размотать полотенца.