Екатерине I принадлежали как минимум две епанчи – одна на горностаях и белом атласе, сшитая к официальному венчанию (оно состоялось только в 1712 году), вторая – на лисе, с опушкой из горностая. Обе епанчи были покрыты бархатом: первая – малиновым, вторая – черным[435]. После смерти императрицы в мае 1727 года они были переданы ее дочери цесаревне Анне Петровне; а затем, год спустя, уже после ее кончины в мае 1728 года, след этих замечательных нарядов теряется.
Состояние вопроса можно существенно уточнить, привлекая к анализу, помимо описей имущества частных лиц, еще и семейно-правовые акты, сопровождающие совершение брака, – источники, сегодня недооцененные и малоизученные. В России к началу XVIII века брак представлял собой смешанный результат действия русского обычного права и права церковного. Обыкновенно брак предварялся обручением – сговором; неотъемлемой частью сговора был договор о будущем совершении брака, который облекался в формальную письменную сделку – так называемую рядную запись (или просто рядную). Договор нес исключительно имущественный характер соглашения о размере приданого, а его неисполнение вело только к выплате неустойки – заряда. Строго определенного характера эти записи, бытующие под самыми разнообразными названиями (рядная запись, рядная сговорная, рядная поступная, дельная, деловая роспись, объявительная и так далее), не имели. Неопределенность названий отражала нечеткость укоренившихся в быту форм договоров. После петровских культурных реформ рядные и сговорные записи формально заменялись росписями приданого без обязательства выплаты неустойки. Несмотря на запрет, обычай составления рядных записей сохранялся[436].
Обращаясь к брачным договорам XVIII столетия, заметим, что парчовая епанча на песцах, опушенная горностаем, ценой в 270 рублей, и комплектная к ней парчовая мантилья на горностаях, ценой 120 рублей, обнаруживаются в приданом третьей дочери графа Романа Воронцова Екатерины (в будущем подруги и сподвижницы Екатерины Великой), в 15-летнем возрасте вышедшей замуж за князя Михаила Дашкова (1759)[437]. Епанчу «парчи серебряной» на соболях (из-за чего она стоила целых 800 рублей) мы видим в приданом фрейлины императрицы Елизаветы Петровны, 19-летней Евдокии Разумовской, родной племянницы Кирилла Разумовского и невесты Андрея Бестужева-Рюмина (1747)[438].
В гардеробе тетки Евдокии по мужу, уже упомянутой графини Екатерины Разумовской мы встречаем «епанчу суконную, цвет маковая, на собольем пупчатом меху»[439]. Практичная зимняя одежда высшей знати покрывалась не парчой или шелком, а сукном, и подбивалась соболиным мехом – пупчатым или черевчатым (то есть взятым с соболиного брюшка), более легким и мягким, чем плотный и густой хребтовый мех. Именно такой была епанча Екатерины Разумовской.
Другой типичной зимней одеждой была шуба, у аристократии чаще всего соболья. Невеста Бестужева-Рюмина владела тремя шубами, две из которых были баснословной стоимости – первая из серебряной парчи на соболях, вторая – из парчи, тканой серебром и золотом, на горностаях; комплектом к ней была подобрана серебряная с красным бархатом муфта. Третья шуба из серебряной парчи была подбита менее престижными лисицами (случалось, что невысокая стоимость лисьего меха не оправдывала даже стоимость экспедиции за его добычей)[440].
Лисьи шубы и епанчи, эффектные, но не разорительные, при русском дворе были распространены максимально широко среди обоих полов. Не пренебрегали ими и законодатели мод: галант Виллим Монс носил красную суконную епанчу на лисах (1723–1724)[441], а серую суконную шубу на лисах с позументом вокруг пуговичных петель и вдоль по полам – фаворит царя Петра I Александр Меншиков[442]. Самые дорогие лисьи шубы покрывались шелковыми и золотосеребряными тканями: парчой, камкой, байбереком, штофом, атласом.
Несколько дешевле стоили беличьи шубы. В доме сановника Михаила Головкина хранилась шуба на беличьем (бельем) меху, покрытая непрезентабельным низкосортным гризетом, но, вопреки ожиданиям, опушенная горностаем (1742). Шубу из недорогой турецкой парчи на беличьем меху с соболиной опушкой хранил в своем московском доме другой высокопоставленный сановник – Сергей Долгоруков (1730). Две шубы – камчатая на сибирском бельем меху и тафтяная на простой белке – бережно хранились на женской половине дома еще одного представителя клана Долгоруковых – Василия Лукича (1730)[443].
Парчовые и камчатые (а золотную камку, безусловно, можно причислить к парчовым тканям) епанчи и шубы на беличьем меху, но с непременной соболиной или горностайной опушкой, мы встречаем у дворян другого круга – того, который сегодня назвали бы высшим средним классом. Мех белки, менее ноский (износостойкость не более 27 % против 80 % у соболя и 40 % у лисицы) и менее эффектный, много уступал в цене и соболю, и лисице. Так «епанча камка осиновая (то есть серо-зеленая. –
Исключением из обозначенного выше правила, согласно которому беличья шуба никогда не покрывалась дорогостоящей материей, могла стать шуба на сибирской белке – лучшем и самом дорогом из всех беличьих мехов. Такая замечательная шуба из золотной парчи на черных сибирских белках, сшитая по актуальной для конца XVII – начала XVIII века польской моде, принадлежала старице московского Страстного монастыря Маргарите Долгоруковой. У сестры Алексея Долгорукова Александры имелась «шуба черная атласная на бельем сибирском меху» (1730)[446].
Мехом обильно украшалась и другая верхняя одежда знати – кунтыши, кафтаны, казакины-полукафтаны и кафтаноподобные шемурлуки (емурлуки), левиты (разновидность редингота)[447]. «Кунтыш атласный гвоздичный, мех песцовый черевей, обложен огонки собольими» мы видим среди имущества царской сестры Натальи Алексеевны[448]. Горностаевые кунтыши хранились в доме князя Матвея Гагарина; камчатый казакин на собольих пупках – у графини Екатерины Нарышкиной (Разумовской)[449]. Полшемука (укороченный шемурлук) коричневой камки на рысях с опушкой из горностая обнаруживается среди довольно богатого, на 2 тысячи рублей, приданого невесты князя Романа Горчакова Марьи Траханиотовой. Здесь же мы видим два шемурлука полной длины: байберековый брусничного цвета, на лисьих черевах с соболиной опушкой и коричневой камки на белках с горностаевой опушкой. К обоим шемурлукам были сделаны комплектные юбки (1710)[450]. Роскошный шемурлук белого бархата, опушенный соболями, был частью богатого приданого княжны Ирины Голицыной (в замужестве Долгоруковой). В описи ее приданого богатая меховая одежда соседствует с придворными парчовыми платьями и такими недоступными абсолютному большинству девушек этого времени предметами роскоши, как «часы золотые с алмазы» и «часы золотые с репетитом» (1717)[451].
У высшей знати мы видим соболиные и горностаевые епанечки – еще один тип укороченной женской верхней одежды. Епанечка пунцового бархата, подложенная горностаями, стала частью приданого дочери генерал-фельдмаршала Бориса Шереметева Натальи, невесты фаворита императора Петра II Ивана Долгорукова[452]. Богатое приданое и роскошные свадебные наряды соответствовали высокому статусу новобрачных: одни только кольца молодых в общей сложности стоили 18 тысяч рублей (1729–1730)[453]. Гардероб царевны Натальи Алексеевны украшали сразу три драгоценных епанечки: «штоф шелковый цветной по желтой земле, опушена горностаем, мех соболий», «штоф цветной по белой земле, опушена горностаем, мех белей чешуйчатый» и «бархатная зеленая, мех черный лисий душчатый, опушена горностаем» (1716)[454].
Предметом мехового гардероба, объединяющим людей самого различного социального положения и материального состояния, была соболиная шапка, в самом ее распространенном варианте – с ярким бархатным верхом[455]. Такие шапки имелись у очень и очень многих русских, и мужчин и женщин. Разница состояла в количестве шапок: высшая знать нередко обладала множеством, небогатые люди имели одну-единственную, редко две или больше. В таком незатейливом гардеробе соболиная шапка с ярким бархатным верхом – алым, малиновым, зеленым, лазоревым или голубым – представляла собой самый статусный предмет: так, «шапка соболья, верх бархатный зеленый» украшала незамысловатый гардероб служительницы Александра Меншикова карлицы Катерины Михайловой (1729)[456]. В самом нарядном варианте собольему околышу шапки сопутствовала ее яркая парчовая или шелковая головка. Именно такие шапки принадлежали сестре приближенного императора Петра II Алексея Долгорукова Александре и царевне Наталье Алексеевне[457]. Существенная разница состояла в качестве и новизне соболиного меха: бывшие в употреблении вещи встречаются в брачных договорах довольно часто, будучи обозначены как «полновые», «ношеные» и даже «ветшаные».
Необычным и привлекающим внимание модным аксессуаром были собольи огоньки (огонки) – шарф-боа из сшитых в трубу собольих хвостов[458], чья стоимость равнялась песцовой или лисьей шубе[459]. Чуть менее популярными были меховые воротники (крагены), небольшие воротнички и галстучки: так, небольшой соболиный галстучек украшал шею уже упомянутой карлицы Катерины Михайловой (1728)[460]. Остатки, небольшие кусочки меха не выбрасывали: в виде беек (тонких полосок) они служили для отделки, окантовки зимних платьев или домашней одежды – шлафоров, казакинов. В этом случае соболиный, куний или беличий мех иногда заменялся лебяжьим или гагачьим пухом.
Немногие счастливицы из русских дворянок могли похвастать целыми соболиными гарнитурами, полученными в качестве приданого. Так, уже упомянутая Дарья Римская-Корсакова получила: соболью шапку, «огоньки» на шею, епанчу золотного байберека на соболях «с огоньки» (то есть с отделкой собольими хвостиками), парчовый кафтан на соболях с отделкой золотными позументами, шлафор малиновой камки на соболях, соболиную муфту и соболье одеяло, покрытое золотным штофом (1717)[461]. Такое же одеяло стало свадебным подарком для новобрачной царевны Анны Иоанновны (1710). «Господин полковник и комендант, – приказывал царь Петр Алексеевич. – Надлежит вам к браку племянницы нашей… с герцохом курлянским, купя на Москве, прислать сюда немедленно на самару и юпку материи золотой доброй, по белой или по алой земле, да на одеяло из-под соболей пластинчатой [мех] с опушкою в семьсот рублев. Piter»[462]. Так русская аристократия украшала драгоценным мехом не только себя, но и свой быт.
Меховую муфту, без преувеличения, можно назвать самым престижным и желанным модным аксессуаром эпохи, испытывавшей влияние суровых климатических условий малого ледникового периода[463]. Ее прообразом в Европе XIV – XV веков было воронкообразное удлинение манжет узких рукавов, весьма желательное для холодного времени года; руки согревали, соединяя манжеты вместе. Такая муфта-рукав бытовала и в позднесредневековой России[464]: самыми известными, вероятно, нужно считать семь «муфть или рукавов россамачьих, выдровых, бобровых, волчьих и лисьих»[465], приобретенных Великим посольством царя Петра Алексеевича вместе с прочей теплой одеждой при сборах к английскому путешествию в январе 1698 года. Царица Агафья Семеновна владела семью «рукавами собольими», бархатными, атласными, алтабасными, украшенными жемчугом, драгоценными камнями и «круживом плетеным с городы золото с серебром»; одна муфта-рукав принадлежала царице Марии Ильиничне[466].
Изображение цилиндрической муфты как самостоятельного аксессуара для согревания рук, больше схожего с сумочкой, нежели с рукавом, известно со времен Чезаре Вечеллио – именно на рисунках этого художника мы впервые видим объемные меховые муфты в руках венецианок (1590)[467]. В XVII – XVIII столетиях муфты как совершенно необходимую деталь зимнего гардероба уже носят и мужчины и женщины[468].
Вместе с петровскими реформами мода на «новые» муфты пришла и в Россию. «Муфть соболья» обнаруживается в описи имущества (1731) первой супруги царя Петра Алексеевича иноки Елены (Евдокии Лопухиной)[469]. Среди целого десятка муфт сестры царя Натальи Алексеевны были и две собольи (1716)[470]. Две собольи муфты мы видим в приданом невесты стольника Василия Исленьева Прасковьи, племянницы царицы Марфы Матвеевны (1714). Муфты составили только часть богатого соболиного приданого девушки, куда также входили две парчовые епанчи с соболиной опушкой, две собольи шапки с бархатными головками и собольи «огоньки» на шею[471]. По одному «собольему муфту» упоминается среди приданого у каждой из московских дворянок: сестры князя Романа Горчакова Марии (1710), невесты гардемарина Ивана Ордина-Нащокина Татьяны Наумовой (1719), невесты поручика Ивана Ильина Феодосии Гагариной (1717), невесты капитана морского флота Конона Зотова Марьи Васильевой (1724) и уже известной нам невесты князя Василия Мещерского Дарьи Римской-Корсаковой (1717)[472]. Среди колоссального по объему и стоимости приданого богачки Екатерины Нарышкиной, невесты графа Кирилла Разумовского, мы видим целых три муфты – одну соболиную, одну из чернобурых лисиц и одну «переную» муфту (1746)[473].
Очевидно, что самыми желанными были соболиные и горностаевые муфты, доступные лишь знати; а лучшими среди соболиных – те, что украшались так называемыми собольими «огоньками», то есть собольими хвостиками. Такой «муфт пластинчатый соболий с огоньки» упоминался среди богатого приданого невесты стольника Василия Хлопова Авдотьи из московских бояр Колычевых (1703)[474]. Великолепие муфты можно представить по другой части соболиного приданого Авдотьи, это:
• соболья шапка польского покроя;
• три шелковых кафтана-венгерки: камчатый «жаркий» (оранжевый), камчатый вишневый и байберековый, первый из которых был подложен соболями, два других – белкой; и