21 июля 1911 г. Извольский писал Столыпину:
«…Вы знаете, что в течение пяти лет, проведенных мной на посту министра, меня беспрестанно одолевал кошмар внезапной войны. Не было никакой возможности изменить наши договоренности с союзниками; ослабление связей с ними немедленно привело бы либо к всеевропейской войне, либо к безусловному и полному порабощению России Германией. При любом исходе это означало бы конец России как великой и независимой державы».
Столыпин на это отвечал:
Я чрезвычайно благодарен за Ваше интересное письмо. Должен признаться, что тоже был крайне встревожен происходящим. Вы знакомы с моей точкой зрения. Нам необходим мир; война в следующем году, особенно во имя целей, непонятных народу, станет фатальной для России и для династии. Напротив, каждый мирный год укрепляет Россию не только с военно-морской, но и с экономической и финансовой точек зрения. Помимо того, и это еще важнее, Россия растет из года в год, в нашей стране развивается самосознание и общественное мнение. Не следует забывать и про наши парламентские институты. Пусть они несовершенны, но их влияние привело к радикальным переменам в России, и, когда придет время, страна встретит врага с полным осознанием своего долга. Россия выстоит и выйдет победоносной лишь из народной войны. Я делюсь с вами этими мыслями, потому что по одним газетам составить представление о России невозможно».
Ужас перед неожиданной войной мучил Извольского не из-за избыточной фантазии и не потому, что он был нерешительным политиком, как отозвался о нем лорд Грей. Если он и проявил себя как осторожный – возможно, даже чрезмерно осторожный – дипломат, то лишь потому, что России становилось все труднее следовать тропой мира в Европе, балансировавшей на грани войны. Лорд Грей в своих мемуарах сам пишет, что неуклонно и стремительно перевооружавшаяся Европа приближалась к войне с фатальной неизбежностью и что все правительства с подозрением следили друг за другом, усматривая ловушку за любым, даже самым невинным, дипломатическим ходом.
Не имея возможности создать новый международный баланс сил и не в состоянии мирными средствами обуздать чудовищный динамизм германской экономики и военной машины, Антанта все больше внимания уделяла производству и совершенствованию вооружений. Колоссальные армии и флоты автоматически подталкивали Европу к военному столкновению, так как в любой гонке вооружений рано или поздно наступает психологический момент, когда война кажется единственным способом избавиться от непереносимой ноши ожидания катастрофы. После 1909 г. война стала лишь вопросом времени. Линия, разделяющая работу дипломата и штабного офицера, начала размываться.
В Европе перед Первой мировой войной существовали три основные проблемы. Во-первых, англо-германская борьба за господство на море; во-вторых, австро-германо-российские разногласия в отношении Балкан и Турции; в-третьих, франко-немецкое соперничество по вопросу об Эльзасе-Лотарингии и африканских колониях. Задачу решения этих проблем возложили на дипломатов. Из ныне опубликованных документов становится ясно, что большинство из них добросовестно пытались выполнить задание. Но несмотря на все благие намерения «тайной дипломатии», три эти дипломатические проблемы все сильнее запутывались и все больше зависели друг от друга. Приближалось время, когда распутывать их пришлось бы уже не дипломатам, а военным.
Вне всякого сомнения, именно англо-германское соперничество являлось ключевым моментом международной ситуации.
Когда же германское правительство окончательно решилось развязать всеевропейскую войну?
До своего отъезда из России и некоторое время спустя я разделял общее мнение, что Германия приняла решение о превентивной войне в 1914 г, после того как в самом конце весенней сессии Думы на тайном совещании лидеров большинства («Прогрессивный блок») была официально одобрена фактически уже осуществлявшаяся крупная военная программа радикальной реорганизации российской оборонительной системы на западной границе.
Но сейчас, тщательно пересмотрев всю политику Германии во время Балканских войн, я пришел к выводу – и отныне глубоко убежден в нем, – что план превентивной войны был принят германским командованием еще летом 1912 г. Подготовка к ней быстро и методически велась во время Балканской конференции и после нее.
В феврале 1912 г. британское правительство предприняло последнюю попытку достичь соглашения с Германией о прекращении строительства флота в обеих странах. Лорд Халдейн, влиятельный член кабинета и сторонник дружбы с Германией, отправился на переговоры по этому вопросу в Берлин, где у него имелось много важных связей в политических и правительственных кругах. Как и следовало ожидать, миссия лорда Халдейна завершилась полным провалом. Он вернулся в Лондон с пустыми руками. Берлинское правительство не собиралось заключать морской договор до тех пор, пока по его требованию не будет сделано несколько важных изменений в британской внешней политике. Со своей стороны Великобритания не имела ни малейшего желания идти на уступки во внешней политике – да в 1912 г. и не могла бы их себе позволить.
За отъездом лорда Халдейна из Берлина почти сразу же были выделены новые ассигнования на германский флот. 8 марта рейхстаг принял второй морской законопроект адмирала Тирпица.
Миссия Халдейна стала последней попыткой Великобритании предотвратить военное столкновение с Германией. Когда эта попытка провалилась, стало ясно, как рассказывал мне в 1918 г. в Лондоне сам Халдейн, что война неизбежна. И именно летом 1912 г. все европейские державы принялись лихорадочно готовиться к ней.
По инициативе британского адмиралтейства британский и французский кабинеты заключили совершенно секретное соглашение о диспозиции своих военно-морских сил, не зафиксированное в письменном виде. Весь британский флот следовало сосредоточить в Ла-Манше и Северном море – англичане брали на себя обязательство оборонять северное побережье Франции; французский флот переводился в Средиземное море.
Обязуясь охранять северные берега Франции в случае войны с Германией, британский кабинет Асквита и Грея тем самым гарантировал участие Великобритании в войне, в которую неизбежно втягивалась и Россия вследствие ее союза с Францией. А в Берлине этот англо-французский договор о разграничении сфер ответственности на море, который не ускользнул от внимания германской разведки, убил последнюю надежду Германии на разрушение англо-франко-русской Антанты по дипломатическим каналам.
В свою очередь, французский кабинет, уверенный в британской поддержке, полностью изменил свое отношение к русским интересам на Балканах. 25 октября 1912 г. А.П. Извольский, русский посол в Париже, сообщил министру иностранных дел Сазонову о следующем политическом заявлении французского кабинета: «Отныне Франция признает, что австрийские территориальные амбиции затрагивают общий баланс сил в Европе и, следовательно, интересы самой Франции».
Короче говоря, Франция призывала Россию занять более жесткую позицию на Балканах. Примерно в то же время Франция стала настаивать, чтобы Россия как можно скорее укрепила и реорганизовала свои вооруженные силы и без промедления закончила строительство стратегически важных железных дорог.
Сама Франция с 1911 г. предпринимала меры по усовершенствованию своей артиллерии и уже имела достаточное количество тяжелых полевых орудий. В августе 1913 г. французская армия претерпела модернизацию; срок воинской службы увеличивался до трех лет, хотя этот закон был принят только после долгого и упорного сопротивления со стороны профсоюзов, социалистической партии и левых радикалов. Все расходы на перевооружение и укрупнение вооруженных сил встречали сильнейшее противодействие в парламенте, но в конце концов закон все же был утвержден.