Про промахи

«Сна-ча-ло» – из раза в раз она выводила это слово, и постоянно не правильно. Постоянно! Сколько бы ни ставили ей двоек, сколько бы ни зачирикивали эту проклятую «о» на конце, сколько бы жирной красной ручкой ни исправляли – бесполезно! Все равно «сначалО»! Хоть ты растекись чернильным пятном по тетрадке! И самое забавное: ее саму это жутко раздражало, но она ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, натыкаясь на это слово, ей становилось страшно, она жутко терялась и забывала всё на свете – включая то, как правильно пишется слово «сначала» – и снова и снова делала ошибку в одном и том же месте.

Рука вообще не умела ошибаться. Точнее, она этого дико, невероятно, невыносимо, сумасшедше боялась. Ей казалось, что, сделай она ошибку в том или другом слове, и рассыплется всё предложение. А за ним и весь текст. Мир рухнет, если она позволит себе сделать хотя бы одну ошибку. Ей всегда казалось, что кто-кто, но она уж точно должна всегда и всё писать правильно. Она должна была быть самой безошибочно-правильной и грамотно пишущей. Поэтому она не ошибалась. А если и ошибалась, то билась в диком отчаянии об стол, пытаясь наказать себя за эту непростительность.

Вот почему она так боялась «сначала». Это слово вызывало в ней особую внутритрясость и она не владела собой. Оно пугало ее. И, казалось бы: выучить его – и дело с концом. Но что-то не давало ей сделать этого, и она ошибалась снова. А ведь она ненавидела ошибаться. Каждый раз, описавшись, она доказывала себе, что это не ошибка, это невнимательность. Она боялась признаться себе в том, что и она способна описаться. Она же всегда была идеально-грамотной! Она не может ошибаться! Не может! Она не желала понимать, что невозможно исписать всю тетрадку, не допустив ни единой ошибки. Она и слышать не хотела о том, что не нужно бояться описываться, нужно уметь запоминать, как пишутся слова правильно, тогда в следующей тетрадке ошибок будет меньше.

Она сломалась. Билась в очередной раз после «сначалО» об угол стола и сломалась. Не специально. Так получилось…

Слышали новость? Рука запомнила, как пишется «сначала». Она знает теперь, и вот именно сейчас начать бы с начала, а поздно. Сломана. Как назло! И почему надо было сломаться тогда, когда, наконец-то, все выучила? Но рука не привыкла сдаваться. Нет, она не писала. Она вспомнила о своей подруге, которой запретили с детства писать, потому что она была левой. Почему такая несправедливость? Правая рука решила во что бы то ни стало научить писать левую руку и, главное – научить не бояться делать ошибки в словах. Иногда и правда бывают ошибки, из-за которых рушатся целые тексты. Чтобы не делать таких ошибок, надо научиться писать правильно, а чтобы научиться писать правильно, надо ошибаться. Это было так запутанно и так сложно для руки, что понять это она смогла лишь сломавшись. Она всерьез занялась воспитанием левой руки, но та не поддавалась ни в какую. Она боялась не только ошибаться, она даже чернильные следы за собой оставлять боялась.

Рука готова была впасть в отчаяние и возненавидеть себя за такую ненависть к себе и собственной иногдашней безграмотности, но оказалось, что в специальных заведениях перелом лечат в течение какого-то определенного срока. Все зависит от степени слома. Рука вернулась к жизни. Кости не были такими прочными, но зато были прочными убеждения: тот, кто ошибается, понимает в правописании гораздо больше чем тот, кто не ошибался никогда. Тот, кто пишет – не может не ошибаться. Не ошибается только тот, кто попросту боится писать. Она теперь не боялась.

Про прошлое

Она появилась у нее еще давно. Тогда она и не планировала, что испортит собой ее гладкую мордашку. Но так уж случилось.

Все рано или поздно покидают этот мир – древняя, как жизнь вселенной истина. Тогда почему всегда так забывчиво сознание и не готово принять эту данность, когда дело доходит до «покидают». Покинул. Как он мог так поступить с ней? Даже не предупредил! Она ненавидела его за то, что он оставил ее совсем одну: с двумя крошками на руках и размазанным по стенкам тела сердцем. Она ненавидела и мстила всем, кто встречался ей на пути за то, что она его потеряла. Она не могла пережить того, что он выбился из-под ее контроля и вот так вот просто, не спросив, готова ли она его потерять, потерялся. Он сделал это целенаправленно! Он знал, как опасно она в нем нуждается и всё равно посмел ее оставить. Теперь она скалилась, надгрызала взглядом, задевала нервы, стучала и громила души…

Она появилась у нее еще давно – в тот день, когда девушка впервые разбила вазу из-за того, что дочь спросила об отце на следующий день после похорон. Тогда она была едва заметной. Но дни шли, ваз в доме оставалось все меньше, а она становилась всё более глубокой. Морщинка и не планировала, что испортит собой ее гладкую мордашку. Но так уж случилось.

Девушка не могла не заметить образовавшуюся прямо над переносицей складочку. Ее она ненавидела еще больше, чем ненавидела все остальное. Это ведь ее лицо! Как посмела мерзкая трещина его так изуродовать? Подлая, подлая морщина! Но чем больше она ее ненавидела, тем глубже морщина вонзалась внутрь.

Как бы ей хотелось появиться не на лбу, а под глазками или на верхней губе! И не от боли, а от улыбки. Ведь в прошлой жизни морщинка родилась именно от улыбки. Она пыталась понять, когда же она была глубже – тогда или сейчас, – и не смогла. И боль и радость с одинаковой глубиной въедаются в лицо. Они одинаково легко появляются и одинаково глубоко вонзаются в кожу. Избавиться от них невозможно. Это не просто трещины. Это жизнь. Ненавидеть себя за них бесполезно – нельзя же ненавидеть себя за то, что ты живешь. Люди часто боятся прошлого – вот почему они так не любят морщины. Им страшно, что кто-нибудь когда-нибудь узнает, что на самом деле по-настоящему способно тебя рассмешить и что приносит тебе невероятную боль. Им нравятся пустые гладкие лица и безжизненный смайлик, после которого не остается морщин, потому что он – фальшивка.

Она появилась у нее еще давно. С тех пор прошло много-много лет. На лице она уже была далеко не одна. Но теперь ей нравилось быть над переносицей. В боли есть свой шарм. В глубокой морщине на лбу есть своя история – тайна для всех, кроме той, кому эта тайна принадлежит. И чем глубже она сидит, тем ярче о ней воспоминания. А улыбка…повезло тем морщинкам, которые появляются на улыбке! Они не дают забыть лучшие истории. И так же как от боли, морщинки от радости втыкаются в лицо не потому что хотят его испортить, а потому что не могут быть плоскими те вещи, которые заставили улыбнуться всей мордашкой.

Про рак

Противный, маленький, задиристый, приставучий краб! В своей жизни лично мне не встретилось ни одного существа, которому он был бы хоть чуточку приятен. Еще бы! Ведь этот клешнеобразный – мерзкий, злой и ненавидящий. Если он выбрал тебя своей жертвой и схватился своими могучими клешнями – можешь прощаться с жизнью. Он уже ни за что тебя не отпустит. Уберечься от него невозможно. Он нападает мгновенно и, как правило, подло – из-за спины. Высвободиться из захвата его клешней не удавалось еще никому. Никто даже и не пытался, все знали, что этот десятиногий – очень опасен. Поэтому его не любили, остерегались и истерично боялись.

По какому принципу краб выбирал себе «следующего», не знал никто. Он просто замечал его издалека, а может быть совсем рядом, и вонзался в него своими удушающими хватательными органами. Зачем он это делал? Разгадку пытался найти почти каждый, но ответить на этот вопрос оказалось так же невозможно, как если бы пришлось из колибри делать отбивную. Краб просто за что-то злился на весь мир и решил ему мстить.

Заморив свою очередную жертву, краб направился по морю в поисках нового обреченного на смерть. Крабу нравилось обрекать на смерть. Он был готов расправиться с каждым, но тот, кто его особенно прельщал, умирал первым.

Вот сейчас краба прельстила тончайшая водоросль, изящно танцующая в ритм волн и изнеженно-гибко покачивающаяся под струны течения. Краб присмотрелся, и хотел было прошмяфкать мимо, чтобы не тратить время зря, потому что водоросль была уж слишком тоненькой. Сломать ее – проще простого. Но потом краб подумал, ему вдруг захотелось легкой добычи, и он ринулся к ней.

Схватился за водоросль он безжалостно, заметно согнув ее стебель. Волнообразными движениями трава выражала боль, мучаясь от каждого своего шевеления. Клешни впивались невыносимо, но она не ломалась. Краба это удивило. Он был уверен: стоит ему дотронуться до травинки, как она тут же окажется на земле. Но она боролась. Боролась! У краба такое было впервые: раньше никто не пытался спастись. Силу сжатия клешнями выдерживали недолго, мгновенно сдавались и больше уже не жили. А эта тростиночка так отчаянно держится корнями-корешочками за песок. Краб начал елозить клешнями, пытаясь перекусить стебель. Водоросль извивалась от боли, но не поддавалась.