— Я — зверь.
— Дядя Миша, бедненький, вы просто врете… — она нагнулась, потянулась ко мне, обняла, и прижалась изо-всех сил. Стала шептать мне на ухо, так чтобы никто, кроме меня, ее не услышал, даже сверчок. — Я все знаю. Про вас… Вы — один. На целой земле. Никого у вас нет. Кроме меня… Вы — сильный. Вы самый сильный. Никого нет сильнее вас…. Вы боретесь с собой. Мне вас так жалко.
Вы самый нежный на земле. Я ждала вас всю жизнь. Вы понимаете?.. Я не шучу. Я ждала вас.
Я верю в судьбу. Она — есть… У каждого — своя. В моей, самое лучшее, что там находится, — встреча с вами. Я это поняла сегодня.
Я потом уйду, если вы захотите. Вернусь в Александров… Как скажите… Но вы не захотите.
Я жила — для этой ночи… Родилась, воспитывалась в детском доме, потом сдавала экзамены, переселилась в институт. У меня были подружки и друзья. И много знакомых… И все — для этой ночи. Для того, чтобы сидеть вот так сейчас с вами, и болтать вам на ухо всякие глупости…
Это не глупости. Я хочу, чтобы вы стали моим мужчиной. Я хочу, чтобы вы были во мне. И там началась жизнь… Самое загадочное, самое восхитительное из всего, что происходит на свете с женщиной.
Вы же — мужчина. Вы меня хотите. Я вижу… Я всегда это вижу.
Дядя Миша, поцелуйте меня.
— Ты хоть понимаешь, какую ерунду городишь, — сказал я.
Но обнимал ее, — не дружески. Я чувствовал теплую хрупкость спины Геры, ее волосы касались моих ноздрей, — от этого дыхание мое стало чаще. Я почти потерял голову.
— Ничего не нужно говорить, — шептала Гера. — Поцелуйте меня…
Тогда она стала единственной моей женщиной, которую и я хотел, — всю жизнь. Ради которой рос, делал глупости, и, в конце концов, оказался здесь. Рядом с ней.
Единственной.
Тело которой мерцало в темноте лунный светом. Потому что та Луна, которой не стало на небе, — сошла сюда.
Молчаливые губы ее были горячи, но тело — прохладно.
— Какого цвета у тебя глаза?
— Голубые. Вы разве не помните…
Грудь ее была холодна, как дыхание зимы. Живот, когда я коснулся его, — испугался меня.
— Ты вся дрожишь, — сказал я.