То, что я понимаю, — не понимает больше никто, из тех людей, что окружают меня. Вернее, понимают, не дураки, — но для них кроме моего, самого правильного, существует еще множество вариантов, внешне, таких же правильных, как и мой. И они не знают, что выбрать. Потому что правильным, может быть, только единственный.
Я — знаю.
За речкой, на далекой опушке леса, показался игрушечный зеленый, с черными подпалинами, бронетранспортер. Он замер нерешительно, и у его башни, с выставленной вперед ни то мелкой пушкой, не то очень крупнокалиберным пулеметом, стала, в лучах заходящего солнца сверкать вражеская оптика.
Неприятель осторожничал, — значит, нас уважал.
То есть, побаивался.
Так прошла минута, другая, а потом третья.
Затрещала, заверещала рация:
— Прием, как слышите, прием, — раздался равнодушный деловой голос.
Они, видите ли, желали общения. Хотели вот так, просто, обнаружить потерявшегося супостата.
— Дядя, дай-ка я скажу им пару ласковых, — потянулся к рации Берг.
Я прижал палец к губам.
Мы лежали за заросшей дикой кукурузой насыпью бывшей силосной ямы, цепочкой, каждая огневая точка, метрах в десяти друг от друга, — и мучались от опостылевших пчел. Кроме них, то здесь, то там из травы выпрыгивали зеленые кузнечики, летали стрекозы, и почему-то мухи. Хотя мух было немного.
Хорошо, что вражеская техника появилась на горизонте, без нее было бы совсем скучно.
Транспортер постоял, постоял, — и не спеша двинулся по нашей дороге, которая вилась вдоль речки, до бывшего моста.
Напротив нашего общего грузовика он остановился и снова принялся блестеть окулярами бинокля.
— А если как-нибудь переберется на нашу сторону? — шепнул мне Берг. — Он же нас всех подавит.
— Не должен, — авторитетно сказал я.
На самом деле, уж очень они осторожничали. Не к лицу разъяренным мстителям такая робость. Каждую кочку на нашем берегу целый час рассматривать в бинокль.
— Как слышите, прием? — снова зашипела рация. — Прием, прием… Включитесь, разговор есть.
Я включился. На прием. Любопытство сыграет со мной когда-нибудь плохую шутку.