Начинало смеркаться. За полем все еще хорошо была видна дача Б. Пастернака, и весь этот вид с холма поневоле вызывал какое-то необъяснимое волнение.

Как это ужасно, что мы теряем наши исторические ландшафты, и теперь уже между церковью на холме и дачей Пастернака возвышаются какие-то постройки.

На могилу поэта мы не пошли. Это у нас в России культ поклонения могилам, на Западе к этому относятся гораздо более рационально.

Незадолго до своей смерти отец делился со мной своими замыслами на будущее, в плену которых все еще пребывал. Он собирался вернуться к воспоминаниям юности, к деревне и даже называл заглавия предполагаемых произведений: «Ураган», «Тамбовская губерния», «Яблони зацветут опять». Он все мечтал засесть за работу, как в старые добрые времена. Но приступить к намеченному он уже не сумел. Болезнь свела его в могилу, не дав дожить почти год до семидесяти лет. Он умер в московской городской больнице в январе 1976 года.

Похоронен Николай Вирта на Переделкинском кладбище рядом с могилами многих и многих его литературных собратьев, неподалеку от церкви Преображения Господня, в которую так любил заходить.

Вместо эпитафии приведу небольшой отрывок из последней его повести «Как это было и как это есть»:

«Все кладбище заросло сиренью, трудно пробраться через нее. Что делается здесь в весеннюю пору, когда расцветает сирень! Все вокруг пропитано чудесным ароматом, дышится легко, и сладко кружится голова – от сиреневого ли запаха, от весеннего ли воздуха, от зеленей ли, ковром раскинувшихся вокруг до самого небосклона!

В мае сюда прилетают соловьи и в теплые ночи такую заводят трель, что хоть до рассвета не спи – слушай, вздыхай, вспоминай молодые годы. Как в прошлые времена, так и теперь в сиреневую пору на кладбище собирается молодежь. Она не боится ни мертвецов, ни таинственных чадных огней, будто бы появляющихся на могилах плохих людей.

Луна заливает кладбище ровным светом, где-то слышится смех, поцелуи, нежный шепот...

Я сел на ветхую скамейку у надгробия, заросшего сиренью, и думал: вот мертвые лежат в своих могилах, и вот живые начинают жить. Ничто не превращается в прах, и те, кто умерли, жили для тех, кто живет теперь, а живые живут для тех, кто придет вослед.

Все для живых, и только им есть место под небом».

На этом, кажется, можно было бы поставить точку. Но скажу еще несколько слов о Переделкине.

Когда-то мне пришлось с ним расстаться. Ранимая по природе, я невероятно болезненно перенесла этот разрыв – как будто бы потеряла какого-то родного и близкого человека. Картины детства, краски, звуки, запахи из той поры преследовали меня везде, где бы я ни была. И я не могла прикипеть душой ни к какому другому месту на свете. Я избегала проходить по той улице, где был когда-то наш дом, когда навещала кого-то из своих друзей в Переделкине, чтобы не видеть деревьев, которые мы с отцом насадили вдоль забора, и эту покатую крышу, которая вдруг стала чужой. Я не могла смириться с тем, что стала всего лишь гостьей в этих местах.

В жизни приходится расставаться со многим. Мне предстояло расстаться и с Лаврушинским переулком, но оттуда я выпорхнула легко, как ласточка из гнезда, потому что стремилась соединиться с тем, с кем и сейчас мы вместе, – с моим мужем. То расставание было окрашено легкой грустью с примесью радостного ожидания новой жизни.

Однако с течением времени я начала замечать, что то, что было накоплено в Переделкине, начинает во мне прорастать и проявляться в первых моих журналистских опытах, и в переводах художественной литературы, которыми я долгие годы занималась, и, наконец, в этих моих заметках – «и это все в меня запало/ и лишь потом во мне очнулось».

Теперь я обитаю в другом уголке Подмосковья. У меня установилась с ним внутренняя связь, я жду встречи с ним, когда бываю в дальних краях.

Но если кто-нибудь спросит меня, откуда я родом, я отвечу – родом я из Переделкина.

Москва, 2008–2011 гг.

Вы держите в руках мемуары удивительной женщины. Татьяна Вирта – дочь знаменитого советского писателя Николая Вирты – все детство и юность прожила в Переделкино. Это не просто знаменитое дачное местечко. Этот поселок в свое время был настоящей культурной столицей СССР, обладающей особым укладом и философией. Именно там по-настоящему раскрывались те, кто был культурной элитой страны. Чуковский, Кассиль, Фадеев и многие-многие другие. Милые привычки, вечерние посиделки, непростые человеческие отношения, любовные драмы, головокружительные взлеты и поломанные судьбы – Татьяна Вирта описывает жизнь великих очень просто, по-соседски, что придает мемуарам необыкновенное очарование и искренность. Война и эвакуация глазами девочки, страшные, но очень яркие годы глазами подростка... Целая эпоха прошла через подмосковный дачный поселок. Бытовая история страны всегда самая интересная и правдивая.

Бабушка Т.Н. Лебедева и дедушка И.И. Лебедев – родители мамы