Знаменитые артисты, занятые в фильме, – Сталина играл А. Дикий, Чуйкова – Н. Симонов, Рокоссовского – Б. Ливанов, Рузвельта – Н. Черкасов, Черчилля – В. Станицын – изо дня в день читали про себя хвалебные рецензии в газетах.

Н. Вирта в связи с выходом на экраны фильма «Сталинградская битва» переживал новый всплеск славы и успеха. Литературная общественность высоко оценила художественные достоинства сценария как самостоятельного произведения, об этом писали К. Симонов, Б. Полевой, В. Кожевников, Д. Данин, М. Брагин.

На зрителей фильм «Сталинградская битва» произвел огромное впечатление.

Это была первая лента, появившаяся в нашей стране, в которой в художественной форме было показано ключевое сражение Великой Отечественной войны, ставшее провозвестником нашей Победы. Люди старшего поколения помнят его до сих пор, и нередко имя писателя Николая Вирты ассоциируется у них именно с этим фильмом.

«Сталинградская битва» долго не сходила с экранов в СССР, став классикой советского кинематографа. Фильм обошел едва ли не всю послевоенную Европу и везде был встречен с восторгом и сопереживанием.

Это было еще во время войны, когда отец принял самое активное участие в осуществлении грандиозного проекта. Московская патриархия привлекает его к подготовке уникального издания – сборника материалов под названием «Правда о религии в России» («Московская патриархия», 1942 год, тираж 5000 экземпляров).

В разгар войны, когда наша страна несла колоссальные потери – человеческие, материальные и моральные, – Православной церкви снова позволили поднять свой голос. Она вместе со всем народом пережила трагедию войны. Оккупация нанесла чудовищный урон всему тому, что еще осталось у Православной церкви после революции и большевистского беспредела. Храмы снова подвергали разрушению. Их бомбили, били по храмам прямой наводкой. Сжигали, грабили. Священников вытаскивали из церквей прямо во время богослужения и расстреливали вместе с прихожанами. И верующие не могли об этом молчать. Они собирали документы, свидетельские показания по горячим следам событий, фотоснимки. Все это составило основу внушительного тома, от одного прикосновения к которому сжимается сердце.

Митрополит Московский и Коломенский Сергий лично патронировал это начинание и писал в предисловии к книге:

«Линия поведения нашей Русской Церкви в отношении фашистского «крестового похода» определяется просто.

Фашистский «крестовый поход» уже разразился над нашей страною; уже заливает ее кровью; оскверняет наши святыни; разрушает исторические памятники; изощряется в злодеяниях над безоружным населением, о чем достаточно подробно говорится в настоящей книге. Ясно, что мы, представители Русской церкви, даже на мгновение не можем допустить мысли о возможности принять из рук врага какие-либо льготы или выгоды. Совсем не пастырь тот, кто, видя грядущего волка и уже терзающего церковное стадо, будет в душе лелеять мысль об устройстве личных дел. Ясно, что Церковь раз и навсегда должна соединить свою судьбу с судьбою паствы на жизнь и на смерть» («Правда о религии в России», стр. 12).

В книге собрано более шестидесяти фотографий, письма, акты, составленные уцелевшими очевидцами событий, которые дают потрясающую картину бедствий, насилия, ужаса, обрушившихся на головы гражданского населения на оккупированных территориях России. Составители «Правды о религии в России» – Митрополит Киевский и Галицкий Николай, профессор книговедения Григорий Петрович Георгиевский и протоиерей Александр Павлович Смирнов совершили гражданский подвиг, оставив на память потомкам этот том о черных днях фашистской оккупации.

Н. Вирта с большой готовностью откликнулся на обращение к нему Патриархии с просьбой помочь в подготовке книги «Правда о религии в России» к печати. Он был завален работой сверх головы. Ему присылали груды чудом сохранившихся писем, обгоревших документов, отрывочных записей на подвернувшихся под руку клочках бумаги непосредственных участников событий. Фотографии, на которые невозможно смотреть без содрогания, – суровые крестьянские лица на фоне обгоревших труб, напоминающих о том, что когда-то на этом месте была деревня. Груды щебня, оставшиеся на месте взорванных храмов. Оскверненные ризницы. Гражданское население, убитое во время защиты церквей. Свидетельские показания о бесконечных грабежах, когда у голодных, разутых, замерзающих вырывали последнее.

Чтение всех этих документов доводило до слез, хотелось каждый из них сохранить и вставить в книгу. Однако объем издания заставлял чем-то жертвовать, и этот выбор стоил моему отцу огромной затраты душевных сил.

Он уделял также большое внимание литературной обработке сопроводительных текстов.

В томе «Правда о религии в России» под псевдонимом «Николай Моршанский» (дед Н. Вирты был родом из Моршанска Тамбовской губернии) опубликован очерк отца «В этот день». Речь в нем идет о варварской бомбардировке Москвы и Ленинграда фашистской авиацией в Пасхальную ночь, когда беззащитное население стекалось к действующим церквям на полночную службу и понесло огромные потери. Очерк «В этот день» дышит болью и гневом. Он кончается так:

«Мы не забудем всех бомб, сброшенных на наши дома, и особенно тех бомб, что было сброшены в эту ночь, когда свободная совесть свободных русских людей, верующих в Бога, верующих во Христа, трепетала в молитвенном горении. Наступит воздаяние, оно близится. И во имя высшей справедливости не законы милосердия вступят тогда в силу, а суровые законы Бога Отца, карающего преступления человека против лучших устремлений человечества».

Оставим на совести автора этого отрывка высказывания насчет «свободной совести свободных русских людей» – для меня здесь важно другое. С большой долей вероятности можно предположить, что написан он глубоко верующим человеком, что было для меня неожиданным откровением. Я не замечала, чтобы мои родители когда-нибудь молились или ходили в церковь, а первая икона появилась в нашем доме, когда из Костромы к нам в гости приехал двоюродный дед моей мамы, из староверов, которого мы называли «дядя Дий», и, оглядев наши хоромы в Лаврушинском переулке, обнаружил, что ему не перед чем помолиться. В тот раз он молился на церковь в Кадашах, которую было видно из нашего окна, а в следующий раз, приехав к нам в Москву, привез нам старинный складень в серебряных ризах – этот складень и по сию пору охраняет наш с моим мужем дом.

Значит все же в душе у отца была вера, к которой он мог припасть в тяжелые минуты, – «и будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби», «ибо он не презрел и не пренебрег скорби страждущего, не скрыл от него лица своего, но услышал его, когда сей воззвал к Нему».

(Псалтырь, псалом 9, 21).

Знакомство с митрополитом Московским и Коломенским Сергием продолжалось еще некоторое время после окончания их совместной работы над книгой, и однажды отец пригласил митрополита к нам в гости.