Вообще эта любовная чета – Толи и Мары – вызывала восхищение. Они до самого конца не утратили нежности друг к другу. Когда у Марьяны Александровны случился инфаркт, Анатолий Петрович взял отпуск и, отложив на время все свои государственные заботы, сам ухаживал за своей женой, не доверяя это никаким сиделкам, пока не поставил ее на ноги. Хотя в то время (1975–1986 гг.) был президентом АН СССР, директором Института атомной энергии и пр. и пр.
Самая большая радость для них – появление на свет новых внуков. Марьяна Александровна назначает премию за каждого нового члена семьи – теперь их число перевалило, насколько я знаю, за шестьдесят.
Ну, а к быту они относились с невероятной легкостью.
Нормальной дачи у них не существовало – долгое время была какая-то изба в отдаленной деревне с печным отоплением и без всяких удобств. Наконец кто-то из хозяйственного отдела Академии наук хватился, и академику Александрову предоставили дом на Николиной Горе. Ну, а пока что они все вместе, с малыми детьми, внуками и друзьями ездили летом в дельту Волги, где обосновывались на каком-то пустынном островке. Там они ставили палатки, устраивали походную кухню, рыбачили, а иной раз удавалось подстрелить какую-нибудь дичь. Местные власти испытали настоящий шок, когда «разведка» донесла, что означенная VIP-персона, т.е. президент АН СССР и член ЦК КПСС, с удочкой в руках и в трусах сам вынужден добывать себе пропитание! Куда смотрели обкомы и райкомы, инструкторы и простые члены партии?! Типичная потеря бдительности! Паника была ужасная, и вскоре к берегам пустынного островка причалил катер, груженный грудами овощей, арбузов, дынь и прочей снедью, какую только могла предоставить богатейшая житница СССР.
Зимой на дворе у Александровых устраивалась американская горка – поднимаешься по ступеням на очень высокий помост и с него обрывом на листе фанеры срываешься вниз, потом снова взлетаешь на противоположный, столь же крутой, подъем, секунду паришь в воздухе, после чего приземляешься и благополучно съезжаешь вниз. Вот что значит безошибочный математический расчет!
Этому испытанию «на прочность» после выпитой за ужином водки подвергались все более или менее дееспособные гости вне зависимости от их социального положения и занимаемых высоких государственных постов.
Однажды зимой после ужина Анатолий Петрович подмигнул своему сыну Пете, и нас с Юрой повели на горку. Помню, поднимаемся на помост, Петя кидает на фанеру какую-то доху – и вот, пожалуйста, катитесь вниз. Отступать было некуда, мы рухнули вповалку на фанеру и – ф-ф-ф-ють на бешеной скорости – понеслись вниз по заданной траектории. Зависли на какое-то мгновение в воздухе, и, после того как на противоположной стороне снова взлетели вверх, плавно приземлились и съехали к подножию горы. Ощущение, прямо скажем, незабываемое! Однако все эти безрассудства происходили с нами бог знает сколько лет тому назад!
Вылечить Марьяну Александровну окончательно не удалось, коварное заболевание по временам возвращалось к ней снова, но все же наступило заметное облегчение, и Александровы были бесконечно благодарны С.М. Навашину.
Так случилось, что отношения пациентки и доктора переросли в дружбу, и Александровы, нередко вместе с нами, стали посещать Навашиных в Переделкине. Эта дружба сыграла особую роль в творчестве Натальи Навашиной, но к этой теме я еще вернусь, а сейчас продолжу «линию жизни» Сергея Навашина.
Заняться наукой сразу после окончания в 1951 году Первого мединститута (служба в армии затянула процесс обучения) Сергею Навашину не удалось. Он был направлен по прихоти распределительной комиссии научным обозревателем в газету «Медицинский работник».
Конечно, работа научным обозревателем давала неограниченные возможности для расширения собственного кругозора и для освещения в печати наиболее перспективных направлений в научно-исследовательской деятельности в области медицины. Но вскоре настали тяжелые годы травли «врачей-вредителей», лавина сигналов с мест поступала в редакцию газеты «Медицинский работник», и справиться с ней было нелегко – не все доносы поддавались уничтожению, не все можно было задвинуть в дальний ящик стола. Некоторые особо упорные граждане настойчиво требовали расправы, донимали звонками и письмами. К счастью, со смертью Сталина врачей оставили в покое. С этого времени Сергей, навсегда распрощавшись с журналистикой, целиком посвятил себя научной деятельности.
Работал в институте микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи, проходил стажировку в Великобритании. Определяющим фактором его биографии стало сотрудничество с Зинаидой Виссарионовной Ермольевой на кафедре микробиологии и в лаборатории медицинской цитологии, которое продолжалось с 1956 года до самых последних дней Ермольевой. Это было начало эры разработки отечественных антибиотиков и главным образом «пенициллиновой группы». ЮНЕСКО объявило открытие пенициллина равным по своему значению для человечества открытию атомной энергии.
С портрета кисти Н. Навашиной-Крандиевской на нас смотрит молодая привлекательная женщина с мягкой улыбкой – это и есть та самая неистовая Ермольева, создательница нашего отечественного пенициллина, которая своим неуемным энтузиазмом увлекала за собой научный коллектив недавно образованного Всесоюзного научно-исследовательского института по антибиотикам на разработку и доведение до промышленного производства новых видов антибиотиков, способных сохранить миллионы жизней. Ломая барьеры, преодолевая препоны, уникальный коллектив института боролся за внедрение в промышленное производство отечественных лекарств, ранее ввозимых исключительно из-за границы и за большие деньги. Прославленный академик, З.В. Ермольева принимала непосредственное участие в лабораторных исследованиях, к которым она привлекла молодого сотрудника Сергея Навашина. С 1975 года он сменил Ермольеву на ее посту директора института и руководил им до дня своей смерти в октябре 1998 года.
Наиболее популярные труды С.М. Навашина, такие как «Справочник по антибиотикам», «Полусинтетические пенициллины», «Рациональная антибиотикотерапия», выдержали несколько переизданий и до последнего времени были основным пособием для врачей и научных сотрудников. Но разве только это остается в благодарной памяти нас, ныне живущих? Главное, что усилиями таких выдающихся ученых-медиков, каким был Сергей Михайлович Навашин, были созданы препараты, способные спасти многие человеческие жизни.
Петр Навашин в 2002 году выпустил монографию о своем отце. В ней он прослеживает тернистый путь Сергея Михайловича, главным делом своей жизни считавшего организацию производства собственных отечественных антибиотиков. Налаживать любое производство в нашей стране является – чуть было не написала «делом чести и геройства», а между тем это именно так. Талант менеджера должен тут сочетаться с железным здоровьем и несгибаемой волей. Тем печальнее читать заключительную главу этой монографии под символическим названием «Вынужденное послесловие». Выясняется, что после смерти Сергея Навашина с такими тяжкими усилиями созданная им непрерывная цепочка «лаборатория – клиника – производство» развалилась. Производство остановлено, помещения института сдаются посторонним учреждениям для покрытия долгов по коммунальным услугам.
И что же теперь?! Как всегда придется все это восстанавливать?
Наталья Навашина-Крандиевская после смерти мужа по-прежнему живет в Переделкине и пишет в своей студии.
Этот островок живописи в переделкинском лесу таит в себе много прекрасного.
Наталья Крандиевская уже по своему рождению принадлежит к художественной элите своего времени. В ближайшем окружении ее семьи были А. Толстой, М. Горький, В. Маяковский, М. Цветаева, И. Москвин. Мать – талантливый скульптор, известная своими замечательными скульптурными работами «Микельанджело», «Маска А.С. Пушкина», «М. Цветаева», «Сестры». Отец Натальи – П.П. Файдыш, широко одаренный человек, художник, скульптор, архитектор – в составе группы архитекторов принимал участие в создании фасада Библиотеки им. Ленина. В 1942 году он был арестован и погиб в ссылке, а в 1958 году реабилитирован со стандартной и столь жуткой формулировкой: «за отсутствием в его действиях состава преступления».
Юная Наталья между тем росла как художник. Сначала в мастерской и под опекой своей матери, затем в Художественном институте им. В.И. Сурикова. Прислушивалась к советам И.Э. Грабаря, принявшего горячее участие в становлении оригинального почерка начинающей художницы. И вот – новый этап в ее жизни. Мать Натальи пригласила к себе на Сокол, в поселок художников, где они обосновались после войны, классика советской живописной школы, академика Б.В. Иогансона. Надежда Васильевна хочет показать ему буйство сирени, которая цвела тогда у них в саду.