— Ваша библиотека рабочая, в помощь вашей профессии?
— Такой не существует, ежели только не собирать специальных книг но столярному или слесарному делу, к примеру сказать. Даже узко-пчеловодная библиотека включает в себя пейзаж в стихах и прозе.
Имеющий уши да услышит. Не до всех, впрочем, доходит мой ответ. Не печалюсь: оп дойдет, до кого следует ему дойти.
— Перечитываете ли книги в своей библиотеке?
— Конечно. Есть авторы, которых читаешь постоянно. Ешь и насытиться не можешь!
Просят назвать тех авторов, которых я особенно люблю:
— Лермонтов, Гоголь, Пушкин, Достоевский, Лев Толстой, Фет, Тютчев, Чехов, Бунин, Куприн, Леонид Андреев, Блок, Цветаева, Александр Грин, Пастернак, Гамсун, Стивенсон, все сказки, какие ость... И еще: Лесков, Мериме, Стефан Цвейг, Анатоль Франс, мемуары Андрея Белого, Конан-Дойль, Дюма...
Попадаются забавные вопрошатели: они записывают моих любимых авторов, чтобы завтра же приступить к систематическому чтению. Не все выдерживают до конца: забывают, что книга — дело вкуса, культурного уровня, каких-то вдруг явившихся в негативе ассоциаций, которые проявит, сделает позитивом книга.
Книга ищет и находит того, о ком мечтал ее автор.
Привыкли говорить и верить, что писатель пишет для всех, для любого читателя, и даже (находятся такие критики) требуют, чтобы писатель «писал понятно для каждого». Это неверно, и требовать этого нелепо. Уровень читателя — уровень писателя, и тот и другой уровень должны быть одинаковыми плюс талант художника, которого в читателе не предполагается. Но непременно необходим талант и читателя — особое дарование, в него главным свойством входит любовь и уважение к книге.
Есть читатель талантливый и есть читатель бездарный. И ничто и никто не сделает его талантливым, как ничто и никто не в состоянии сделать талантливым человека, дарования лишенного. Кое-кто не хочет согласиться с этой бесспорной истиной.
Но истина — она и есть истина, величина постоянная.
...После войны Федор Григорьевич Шилов навсегда поселился в Токсове, изредка приезжая в Ленинград, в лавку писателей, где на примере учил продавцов новой формации оценивать книгу как самую дорогую, в рублях и копейках пусть и дешевую вещь.
— Книга подержанная пошла, старая попадается все реже и реже, — жаловался Федор Григорьевич, потухаю-щим взором вглядываясь в недавнее приобретепие с «улицы» — покупку у тех, кто случайно зашел и предложил содержимое чемодана: в нем десять книг сильно потрепанных, издания все советские и только две книги старые — альманахи «Утренняя заря».
Кто-то принес рукописный экземпляр «Горя от ума». Федор Григорьевич позвонил Пиксанову. Дома нет, в Москве.
— Тынянов на том свете — этот хотя всего только роман про Грибоедова писал, однако в книги и рукописи был вникающим, — рассуждает Федор Григорьевич. — А я так понимаю, что купить надо: кому понадобилось бы иметь переплетенный экземпляр в те годы, когда «Горе от ума» в типографии уже печатали? — Выходит, экземпляр этот начала века, по рукам ходил. Отдам я его одному специалисту, пусть текст сверит, — наверное, разночтение обнаружится... А ежели разночтение, значит, рукопись дороже тех денег, что за нее можно дать. А я много не заплачу.
Федор Григорьевич человек прижимистый — любит купить как можно дешевле: хорошему знакомому недорогую покупку предложит. Ищет брак там, где его вовсе пет и быть не может. Иногда, оценивая книгу, придираться начнет: уголка на титуле нет, а посему два рубля долой. Я предложил Шилову альбом стихов из библиотеки псковского помещика Дерюгина; в этом альбоме стихи местных поэтов — соседей Дерюгина, дочерей Елагина и Петровского. Несколько милых акварельных виньеток, всего 72 страницы. Альбом этот предложил сперва не я — поручил это дело моему приятелю...
— Сколько хотите? — жадно схватил альбом Шилов.
— Сто рублей.
— Двадцать, — нерешительно молвил Шилов.