* * *

Айвар постоянно чувствовал на себе её взгляд. Она перестала, как раньше, в минуты раздражения отсылать его из комнаты, была не против его присутствия в зале во время ужина или обеда.

Никто не заметил этой странной перемены в поведении хозяйки, ведь она коснулась такой мелочи в сравнении с жизнью свободнорождённых: одного из рабов, одного из слуг, каких только во Дворце Правителя больше сотни.

Смотрела, чуть склонив голову, из-под ресниц, с лёгкой полуулыбкой. Расслабленная поза, ленивые движения, но внимательный, добирающийся до самого сердца взгляд.

Аристократка, она ничем не занималась. Целыми днями. Примерка новых платьев, украшений к ним, придумывание сложных причёсок. Частые ванны и после каждой — массаж. Иногда — прогулка по саду в сопровождении рабыни, ещё реже — выход в город, в храм или в гости.

Жизнь госпожи проходила на его глазах, и Лидас, как нарочно, чаще стал оставлять своего телохранителя дома, когда сам отлучался по многочисленным делам и заботам.

«Чего она хочет, когда смотрит вот так, не отрываясь, подолгу?!» Так и кажется, сделает сейчас что-то или, как в прошлый раз, прикоснётся к губам своими, властно положив руки на плечи. А потом отшвырнёт ногой? Нет уж! Лучше выполнять те приказы, которые отдаёт Лидас, и знать чётко, что ему нужно, чем вот так: делать и не знать, что́ за этим последует.

Женщины. Айвар почти ничего о них не знал. Положение жреца при храме Богини-Матери у себя, в родном селении, лишало всяких возможностей сблизиться с женской породой. Жречество требовало девства до двадцати пяти лет. Некоторые женщины посвящали всю жизнь служению Матери, но это были те, кто пережил гибель наречённого жениха.

Айвару ещё пять лет оставалось, когда отец потребовал расторжения принятого обета: он нашёл невесту для сына. Такое грубое вмешательство в храмовые законы разозлило мать. Она, главная жрица, а её даже не спросили!

Айвар помнил долго её слова, брошенные всердцах:

— Это принесёт большие несчастья нашему дому и дому невесты. Богиня посылает дурные знаки. Ты, царь, вспомнишь ещё мои слова, да поздно будет…

Да, теперь уже поздно. Мать, как всегда, оказалась права во всём. Много крови пролилось, свадебный обряд так и не был окончен, и сам жених-неудачник стал рабом при этой богатой своевольнице.

Ничего! Нужно ещё немного потерпеть. Кэйдар должен уехать куда-нибудь, хотя бы дня на два, тогда можно проверить ту часть Дворца, где он держит своих женщин. Если Ирида здесь, её нельзя оставлять. Хотя, захочет ли она пойти с тобой? А своего дома у неё больше нет. Ей много хуже, чем тебе, ей некуда вернуться, её некому ждать. У неё есть только ты!

Лишь эта мысль держала Айвара здесь, в этом огромном городе, в этом Дворце на положении покорного бессловесного невольника.

А тут ещё молодая госпожа. Лучше бы она продолжала не замечать, как раньше. Её странный интерес, скрываемый от окружающих, пугал Айвара.

Чего она хочет? А ведь всё начиналось со шнуровки сандалий. А кончится чем? Как Кэйдар, отправит на конюшню, на порку? Только найдёт, за что!

Она — красивая женщина, очень красивая. Чёрные волосы, очень тёмные глаза (такие же, как у Кэйдара) и очень белая, очень чистая кожа, нежная, как молоко. К ней прикасаться приятно. При виде этой красоты душа немеет в благоговении, а от взгляда её в животе делается пусто до звона.

Трудно не попасть под её очарование, ещё труднее ему сопротивляться. А она, как нарочно, заставляет быть рядом, выполнять приказы, подобные этому властному: «Развяжи!»

* * *

За ужином Айна была благосклонна к мужу, всем видом своим показывала, что простила. Ещё утром приняла от него золотое ожерелье с тёмно-красными, как сок граната, камнями.