Сон ушел и благостное вечернее настроение следом. Сейчас понималось - все очень сложно и просто не будет. И не могло быть. На том постоялом дворе я перевязывала раненых, прокладывая между окровавленной тряпкой и раной тампон, сделанный из лоскута своей нижней юбки. Целый ворох их – белоснежных, вываренных в щелоке, Алэйн утоптала в один из моих баулов. Но даже батист, не говоря о тканях попроще, не годился, как перевязочный материал. Рана должна дышать, повязка должна быть воздухопроницаемой… На ум приходила только кисея. А они были перевязаны плотными тряпками.
Дезинфицирующие растворы… Чего проще – открыть готовую упаковку и использовать. А из чего их составлять здесь? Если вдруг придется мыть рану, особенно полостную? Кипяченая вода – понятно… Слабый раствор соли – да, но это пытка! Болевой шок и так…!
Анестезия, пожалуй, самый важный пункт. Смогу я оперировать орущего мужика, на груди и ногах которого висят два амбала, удерживающих его в нужном положении? Однозначно – нет. Не привыкла… тишину в нашей операционной разбавляли только металлический стук инструментов, писк приборов и негромкий, спокойный голос Шонии… Господи! Как же я хочу туда – к нему!
Ладно… Анестезии в полном смысле еще нет. И что теперь? Главным показателем хорошей работы хирурга лет двести-триста назад была скорость. Те же ампутации – самые частые операции в военно-полевой хирургии. Если пилить кость долго и без обезболивания, пациент умрет от болевого шока. Хотя и скорость не гарантия - дальше подключалась гангрена… настоящий прорыв в стерилизации наступил только в XIX веке.
Наверное, лекции по истории медицины следовало назвать занимательной медициной. В голове отложились одни перлы…
Настоящим рекордсменом-спринтером от хирургии был шотландец Роберт Листон – ампутировал ногу за две с половиной минуты. А чтобы освободить руки для пилы, зажимал окровавленный нож в зубах. Одна из его операций до сих пор ввергает в шок студентов-медиков всего мира - она прошла с 300% летальным исходом. Он ампутировал ногу пациента за те самые минуты (потом тот умер от гангрены), попутно откромсал пальцы ассистенту (тоже гангрена впоследствии) и задел ножом одежду одного из наблюдателей, который вообразил, что нож пропорол его насквозь и скончался от страха.
Но я не думаю, что Листон такой уж уникум, а в практике того же Дешама, к примеру, не было послеоперационных осложнений. И, наверное, он простит, случись они у меня. Скорее, его интересовала моя техника, сами манипуляции… Не прощу себе я – вот в чем дело. Значит, готовиться нужно предельно ответственно – все, что знаю, все, что помню, все, что могу…
Уснула я только под утро. А разбудил меня шум лагеря – голоса людей, ржание коней и резкие хлопки, похожие на отдаленные взрывы или близкие выстрелы.
Быстро воспользовавшись горшком и мысленно поплакав очередной раз по влажным салфеткам, я зашнуровала платье, повязала косынку и передник и осторожно выглянула из-за своей ширмы – в лазарете было пусто. Прошла к выходу и посмотрела в щелочку - Дешам разговаривал с кем-то высоким, чисто одетым и щеголеватым, скорее всего офицером. И не факт…но! Резко бросило в жар и зазвенело в ушах. Нащупав скальпель, судорожно втянула в себя воздух, выдохнула… панической атаки я не ожидала. Подышала еще, присела зачем-то пару раз… Выходить наружу, естественно, не стала.
Прошла вглубь лазарета и открыла один из футляров, лежавших на сундуке. Хирургический инструментарий... Пальцы подрагивали, болела нечаянно закушенная губа. И я постаралась успокоиться, сосредоточившись на предмете интереса. Нестерильны… судя по внутреннему виду футляра. Второй тоже был с инструментами, назначение некоторых я только угадывала.
В самом сундуке, похоже, находился перевязочный материал – кипа стиранных простыней. И то хлеб… Отсек с чем-то… а вот и корпия. Нити, распущенные из льняной ткани и неизвестно насколько чистыми руками. Их раньше накладывали прямо на раны. Ну… можно нашить перевязочных пакетов, но опять нужна кисея.
Что еще? Пучком – шовный материал. Грубый лен и шелк. Хмыкнула - согласно статусу, наверное… Не нужно, Маня, плохо думать о начальстве!
- Мари! - раздалось за спиной, и я сжалась... и медленно обернулась. И улыбнулась с облегчением.
- Проснулась вот… уже. И слышу – лагерь давно не спит. Будите меня раньше, хватит – отоспалась. И еще… я не знаю простых вещей - куда вынести ночной горшок, например? Простите уж за такой… моветон.
- Прекратите, экая мелочь! - отмахнулся мужчина, - понятно, что никто за вас это не сделает. Я покажу. А о вас тут уже спрашивали, - продолжил с добрым смешком. Добрым... Как прихватило – мигом, так и отпустило…
- Посылайте их всех… Дешам, - брякнула я, - в дальнее пешее путешествие.
- А это значит… - морщил он лоб, но улыбался. И с чувством юмора у мужика порядок. Повезло.
- … что я не хочу общаться ни с кем сверх того, что потребуется по работе. Говорите там… дама угрюма и нелюдима. Вся в себе после потери...
- Это не потому, что вы уже знаете, что он не человек
Как дурочку. Прямо говорить неприятные вещи не посмел, так сделал это. Неприятно. И я резко отстранилась и резко ответила: