Аграта так передёрнуло, что он чуть не сверзился со скалы, с трудом восстановив равновесие. Десятник метнулся, было, к господину, но притормозил, заметив, что тот справился с оплошкой. И вновь отступать преданный воин не торопился. Аграт не в себе, он сейчас уязвимей дитяти – глаз да глаз за смертельно раненным хозяином! Да ещё и преступившим все мыслимые границы. Где это видано: явиться к Внимающим с такой бесчестной целью?! Хотя... Какой отец, любя своих деток, от чистого сердца швырнёт камень в этого страдальца – в который уж раз признал десятник. Оно конечно: не всякий и решится ради них на такое... Он бы, скажем, ни за что ни решился! Ну, да он и не аграт аэт Юди. У него кишки поплоше, пусть он сроду не праздновал труса. Да и не всё так просто. Одно дело, когда на твоё дитя подняли руку. И совсем иное, коли твоя кровиночка переняла на себя твою собственную смерть.

Эх, жаль, не было его в то утро рядом с господином – со злобной досадой попенял судьбе десятник. Или кого другого из дружины – того же сотника. Глядишь, иначе бы всё обернулось. А сопливая девчонка – какой от неё толк? Чего дельного могла сотворить юная агрия Ксейя, коли на её глазах порешили изуродовать родного батюшку? Только вот это самое. Служанка её – свиристелка бестолковая – обсказала всё, как сумела. Как агрия пошла с утра пораньше будить отца. Как влетел в окошко тот страшный шар тонкого стекла, что таскают из-за моря с западного континента. Как разлетелся он об изголовье кровати. Как на подушку аграта приземлилась склизкая мелкая тварь из того шара. Как ринулась к нему, перебирая мерзкими щупальцами.

Аграт-то спросонья вроде отпрянул, но, видать, в полный разум ещё не вошел. Ксейя, недолго думая, возьми да рухни плашмя на родного отца. Собой закрыла, и слизняк заместо агратова влез прямиком в её ухо. Всосался внутрь единым махом. Агрия – покуда не сомлела – долго и дико кричала от лютой боли. С того дня так и лежит в беспамятстве, ровно померла. Лекари от нёе шарахаются – слышать ничего не желают ни о каком лечении. Надзиратели храмов всех шести богов поднебесных земель закрывали двери у них перед носом. Проклята, и весь сказ. Повелели немедля сжечь их девочку. Да ещё и донос тану отослали, дескать, аграт аэт Юди скверну, что лезет к нам с запада, искоренять не торопится. И тем ей попустительствует.

А это уже дела не только божьи. Это прямая угроза государству, которую сам тан, не щадя собственной крови, что ни день, отводит от границ. И не будь у аграта аэт Юди таких добрых воинов, давно бы поймали несчастного. Десятник доселе не уразумел: как они умудрились добраться до крепости Внимающих? Только пятеро воинов пошли с господином, а всех вокруг пальца обвели. Пятеро смертников. Аграт каждому столько отвалил от щедрот, что не понять: остался ли у самого хоть грош? Их-то семейства он обеспечил: без отцов, как ни трудно, но проживут безбедно. Да и то вопрос: казнят ли ещё подневольных-то? А себе, видать, господин кроме смерти ничего и не отмерил. Нет у него других путей. За этакое кощунство – нападение на Орден Отражения – другого ответа не будет: или тан казнит, или сами Внимающие покарают. Те, слыхать, одним взглядом убить способны. Врут ли, нет – неважно. Всё одно убьют...

– Аграт Багдо! Владетель Юди из западной танагратии Одния! – хрипло чеканил гордый сотник со спокойным достоинством просителя, но не попрошайки.

Сам аграт, приходя в себя, обозрел двух пожилых мужичков, что застыли на утёсе, с которого подавался подъёмный мост. Скромные, но дорогие чёрные плащи поверх добротных тёмных курток. Серые штаны из дорогой южной шерсти заправлены в низкие сапоги. На лицах обоих застыло выражение бесстрастной вежливости. Схожие лицами, как близнецы, привратники обернулись к аграту и сдержанно поклонились. Тот, удерживая себя от резких движений, двинулся к площадке, куда ложился подъёмный мост. Утёс торчал из воды совсем рядом, метрах в десяти, и был стёсан до высоты береговой скалы. Ограда на нём сложена из кое-как сцементированных булыжников. Противовесов нет – мост тягали вручную. Если, конечно, намеревались впустить гостей.

Сегодня, судя по всему, такие были совершенно некстати. И аграт понял, что явился вовремя. Служитель библиотеки тана Руфеса за неимоверное вознаграждение скопировал для него план цитадели. Он же вывел несчастного владетеля Юди на чудаковатого старичка с бездонной головой и дырявыми карманами. Тот, будучи истым поклонником Ордена Отражения, в пьяной беседе с сотником пал жертвой его подначек: выболтал некую тайну. Дескать, обычно Внимающие впускают к себе всех, кого ни попадя, когда б не притащились. Выслушивают, а дальше всё идёт по каким-то их законам: кого-то заворачивают восвояси, а кому и помогают, не считаясь со временем и затратами.

Но раз в десять лет они на целый месяц закрываются наглухо. И тут уж хоть вены режь, хоть голову о валуны мозжи, но ходу к ним нет никому: будь ты аграт, тан, а то и сам бог. Чем сёстры Ордена занимаются в эти таинственные дни – никому не ведомо. Но, одну вещь заинтересованные люди заметили: после такого затворничества Орден пополняется тремя послушницами. Как правило, девками от пяти до двенадцати годков. Чем бы мир вокруг ни сотрясался, чего бы люди ни учудили, всё одно: точно раз в десятилетие и непременно три послушницы. И так пару-тройку тысяч лет кряду. А то и более – есть мудрецы, что присовокупили рождение Ордена к сотворению мира.

Но и то не фокус. Один дотошный умник обрыскал весь танат Руфес и наскрёб вовсе уж невообразимое. Дескать, Внимающие – незадолго до таинственного уединения – выискивают по всему белу свету законченных дурочек. Вовсе не тех, что своей беспредельной глупостью народ смешат. А тех, что от какой-то злой беды умом повредились. Вот таких – коли здоровьем не обижены – Внимающие и забирают. А после, бывало, кое-кого из них узнавали. Но, дурочки на тот момент были уж сёстрами Ордена: разумными и наделёнными их особой силой. Видать, Внимающие мозги им, как надо вправляют, и тем их Орден множится. Вот так-то.

Сотник поначалу усомнился: как же это девчонок узнают, коли лица у них, по обычаю орденскому, под масками? Одни только рты и видать. Кто ж это узнает, пусть и родное дитя, но через многие лета, да ещё по губам? Лица-то у идиоток сильно отличаются от нормальных – их никак не перепутаешь. Пьяненький дед в ответ только хихикал, пуская пузыри, и многозначительно потрясал грязным узловатым пальчиком. То ли он ответа не знал, то ли сотник перестарался с угощеньем.

Аграт, выслушав подробный пересказ верного человека, ухватился за ту байку, как за единственно сохранившуюся на всей земле соломинку. И вот теперь стоял на этой самой скале. В нужное время стоял – привратники категорически отказывались опускать мост. Дескать, через месяц приходите, люди добрые, и сёстры вас примут. Беду вашу разберут, а там, глядишь, и подмогнут чем.

Аграт Багдо аэт Юди не был жесток. Просто сузился мир у человека до одной единственной цели – так случается. Большинство людей, знающих о такой беде, сторонятся одержимого, торопятся уйти с его дороги от греха подальше. Привратникам о том узнать было негде – уединение сестёр слуги разделяли в полной мере. Потому и не всполошились они, услыхав имя аграта, неподвижно застывшего напротив.

Тяжёлые крюки выметнулись и зацепились за ограду утёса в тот момент, когда привратники осели наземь – десятник слыл одним из лучших пращников запада. Монету выбивал из пальцев собственного сынишки. А уж засвистеть в лоб взрослого с десяти метров – невелик труд. Пара сильных молодцов, ловко перебирая руками, в два счёта добралась по веревкам до утёса. И вот уже по деревянному настилу опущенного моста заскрипели колёса узкого возка, запряжённого пегим обром. Скакуном, а не тягловой скотиной. Тягловые – те чуть ли не вдвое шире. Тупые они и боязливые, а скакуны злы, умны и задорны. Рога у них короче, да вот только в битве на полном ходу такие скакуны друг дружке бока вспарывают. А на таких вот жидких мосточках каждую дощечку печёнками чуют: точно знают, куда ступить можно, а где не пройти, как не тужься.

Копыта обра мерно застучали по второму крылу моста, а десятник с двумя подручными уже нёсся по самому первому к распахнутой калитке. Не ровен час, увидит кто их самоуправство, и дверца захлопнется. Руби её потом!

– Все чисто, мой аграт, – доложил десятник, сдвигая тяжёлую створку невысоких обитых железом ворот.

Если кто за ними и наблюдал, так не выдал себя ни стрелой, ни криком. Непривычный к неблагородным трудам скакун, перемахнув широченный двор, едва угомонился у входа в башню. Багдо аэт Юди скинул плащ, отвернул полог, осторожно вытащил из возка худенькое тело дочери. Сграбастал его в охапку и почти бегом ворвался в полутёмное помещение первого этажа. Сотник держался бок о бок с ним, в каждой руке по мечу. С площадки где-то под потолком их окликнул молодой воин, подсветив факелом лестницу:

– Сюда, мой аграт!

Тот, тяжело топоча, взлетел по крепким, даже не пискнувшим ступеням, глянул вправо-влево. А десятник с парой воинов уже сигналят факелами в конце широкого гулкого коридора: сюда, мол, к нам. Как ни легка Ксейя, добежав до них, аграт взмок и начал задыхаться. Собственные руки боролись с ним, норовя разжаться и выпустить драгоценную ношу. Сотник молча загнал мечи в ножны за спиной и протянул руки – юная агрия перекочевала в его объятья. А господин, вытянув мечи, поблагодарил старого друга взглядом, обернулся и разглядел на возносящейся вверх лестнице воина.

– Сюда, мой аграт, – выдохнул тот, нависая над перилами. – Десятник уже наверху. Путь свободен.

На следующем этаже аграт притормозил. Десятник подменил сотника, тихо баюкая бесчувственную девушку, выросшую на его руках. Аэт Юди ещё раз проштудировал клочок бумаги, хотя и вызубрил его дорогой. Он сориентировался, и отряд бесшумно скользнул в нужный коридор. Снова лестница и снова коридор, и снова обмен ношами, и сплошная темень вокруг. Ни отблеска живого огня, ни звука – цитадель мертвей мёртвого. А ведь здесь непременно должны быть и слуги, и ещё кто-нибудь полезный. Видать, и впрямь наступили те самые таинственные дни – Внимающие удалили всех, избавляя себя от нескромных глаз.