– Окстись, маг. – хмыкнул Велесвет. – Я хоть и старый, а дом свой знаю. Здесь я родился, в лесах диких, когда и империи нашей еще не было, и города этого. В избушке жил в чаще глубокой, а как решил выйти на свет, так и перебрался в резиденцию эту, по кирпичикам ее собирать помогал. Где трещинку залечивал, где лично розовые кусты сажал. Коль не видите вы, маги, труда моего, да не значит это, что нет его.

– То есть, – произнесла я, возвращая охотных до разговоров духов к нужной нам теме. – леший был, причем древний леший, с первыми деревьями зародившийся.

– Да, – одновременно кивнули водяной и домовой.

– И что? – недоуменно вопросил маг.

– А то, – назидательно произнес Велесвет, подняв указательный палец. – что не бросил бы леший дом свой, не ушел бы, спасая себя от хвори, пока дом его умирает.

– Не ушел, – подтвердил водяной. – за помощью пошел он. Так и сказал мне, мол, сам-то я не справляюсь, ведьма мне нужна, сильная, да добрая. Чтобы мигом нас от напасти этой спасла.

– Значит, за ведьмой…-пробормотала я, задумчиво взглянув в никуда, обводя взглядом открывающийся печальный пейзаж. – И не вернулся?

– Да куда бы там, – вздохнул водяной. – ведьмы этот мир давно покинули, а ежели и водятся где еще, то мы о них не знаем. Уже пару веков, как сами, силами своими справляемся. Ушел леший за ними, долго искать ему придется. Где же он себе ведьму-то отыщет?

– Эх, ежели бы знали мы, что наши маги вас привезут из мира другого, то, может, и дожил бы леший наш до дня этого. – произнес домовой, грустно на водяного взглянув. – А так, где его теперь искать?

– С этим ясно, – кивнул Игнат, не терпящий с. – что за хворь такая? Откуда она взялась?

– Вот чего не знаем, того не знаем. – покачал головой водяной, отчего водоросли на его макушке начали подрагивать.

– Когда подснежники не взошли? – вопросила я.

– Как водится, по весне. – отозвался водяной, после чего, словно вспомнив чего-то, произнес: – Тогда леший наш все исправил. Не взошли и не взошли, да только лично он и снег подтапливал, где надо, птенцов взращивать помогал, первый полет им открывал, сам почки у деревьев своих доращивал. Справился он с напастью, а потом все разом хуже стало. Помню, пришел он утром где-то…хм…полнолуние назад и едва на ногах стоит, говорит, чернь ползет, убивает все в округе. Вот тогда первые птицы и улетели, спасая себя. Животные стали уходить, еды стало не хватать. Кто мог, тот бежал. А растениям-то куды ж деться-то? Таки и сгнили все, погубила их хворь заморская.

– Почему ты так уверен, что хворь заморская? – вопросила я.

– Так, а какой ей быть еще? – в свою очередь искренне удивился домовой, ответив за водяного. – У нас такого не водится, мы же бдим за порядком. Пришло откуда-то, а откуда пришло – никто уже и ничего не скажет, изничтожило все.

– И это, еще. – шмыгнув носом, словно думая, стоит ли это говорить, произнес водяной с некоторой опаской вокруг оглядываясь, словно ожидал, что кто-то может их подслушивать или, чего хуже, напасть. – не ходи ты здесь одна ночью, ведьма. Зло здесь живет, живой, движущееся. Тьма настоящая, она-то все и жрет, энергию высасывает.

– Как нечисть какая-то? – вопросил Игнат хмуро, скрестив руки на груди.

– Да не похоже это на существо разумное, – кивнув взгляд на водяного и заручившись его согласием, относительно происхождения существа, произнес Велесвет. – оно как сгусток тьмы, шевелится, высасывает жизнь из всего подряд, да только не видно его. В ночи оно живет и прячется, оно и есть, и нет его.

– Так, ты тоже его видел? – ухватилась я за фразу домового.

– Да как же не видеть мне его, если ведьму вашу, другую, – произнес домовой. – сожрало оно. Как набросилось на голову ее, так и выпило всю энергию, что в ней была. Убило бы, уверен, убило, если бы хозяин мой не вмешался.