Мы подружились. Я стал советовать Саше перейти из бригады каменщиков на постоянную заводскую работу, стать, как все мы, кадровым рабочим. Он согласился, но просил помочь ему устроиться.

Моя затея оказалась не из легких. Нужно было найти подходящую работу, упросить начальство, поручиться за цыгана. Помогли мои прежние знакомства. Через господина Краузе удалось устроить Васильева на завод. Веселый, общительный, он, поселившись в нашем бараке, вскоре стал любимцем обитателей этого густо заселенного теремка.

Барак располагался у самой дороги, по которой проходили на завод рабочие из новой колонии. Это были в большинстве своем бельгийцы — мастера, техники и рабочие прокатных цехов. Однажды, возвращаясь с работы, бельгийцы услышали доносившуюся из барака игру на скрипке. Они остановились, а затем один из них появился в дверях и на ломаном русском языке попросил разрешения войти. Мы пригласили их к себе. К сожалению, я сейчас не могу вспомнить, были ли это простые рабочие или же квалифицированные специалисты, но все они были, безусловно, интеллигентными и приятными людьми.

Игра цыгана поразила бельгийцев. Они засыпали его вопросами, просили играть разные вещи. Многих вещей Саша не знал и просил лишь напеть мотив. И тут же повторял любую мелодию. Расставаясь, гости просили Сашу приходить к ним в колонию.

Через несколько дней Васильев побывал у бельгийцев, а затем стал заходить к ним почти ежедневно. Иногда засиживался там так долго, что мы стали опасаться, как бы с ним чего не случилось. Он стал своим человеком у бельгийцев.

Однажды принес с собой большую трехрядную хроматическую гармонь.

— Для чего тебе гармонь? — спросил я. — Ведь ты и играть-то на ней не умеешь.

Цыган, тряхнув кудрями, широко улыбнулся.

— На время бельгиец дал, чтобы учился. Попробую.

— А ты ему что дал взамен?

— Ему ничего не нужно, — ответил Александр. — У него есть и скрипка, и гармонь. Но играет он неважно.

Прошло еще несколько дней, и вдруг наш цыган исчез. Сначала мы подумали, не переехал ли он на постоянное жительство к бельгийцам. Но и там его не было.

Стало ясно, что исчез Александр неспроста: позарился на трехрядку. А вскоре мы обнаружили, что вместе с ней он прихватил и некоторые наши вещи. Победила стихийная, бродячая натура. Остался нехороший осадок после этой неприятной истории. Мне пришлось краснеть перед господином Краузе. Он только покачивал головой, слушая мое сообщение.

После исчезновения Александра в бараке стало тоскливо. Все чего-то не хватало. Скрипач пробудил в нас тягу к прекрасному, именуемому искусством. Именно в это время и возник театральный кружок.

Мы, молодые рабочие, вместе с группой заводских интеллигентов считали себя артистами, нам льстила известность на заводе, как-никак, но мы все же «блистали» на подмостках нашего самодеятельного театра и наши друзья — доменщики, литейщики, сталевары, вальцовщики, электрики, слесари, строители и представители других профессий горячо аплодировали нашей игре.

Вспоминается и еще одно интересное знакомство с людьми из мира искусства.

Однажды, когда я еще служил в конторе завода, недалеко от станции Юрьевка появился передвижной цирк. В то время такие цирковые труппы часто переезжали с места на место. Артистов в труппах было немного, и поэтому к участию в представлениях привлекались иногда и местные жители, конечно после некоторой подготовки. Публика, разумеется, этого не знала и все принимала за чистую монету.

Проходя мимо циркового балагана, я стал смотреть, как наряжается клоун и что делают остальные циркачи. Заметив меня, руководитель труппы поманил меня пальцем.

— Ты откуда, как тебя зовут, парень? — спросил он.

— Климом, — ответил я, — служу в конторе завода.