Это была ловушка! Я торопливо набросал на листочке бумаги несколько строк и передал записку в президиум Ленину. Тот прочёл и отыскал меня в зале глазами. Я утвердительно кивнул. Ленин нахмурился, но придержал председательствующего, который уже собирался ставить поправку на голосование.
После короткого совещания слово попросила Спиридонова. Маша предложила перенести голосование по поправке на следующее заседание, а пока перейти к рассмотрению других вопросов…
— Что вы хотите нам предложить, товарищ Жехорский? — голос Ленина звучал требовательно и слегка раздражённо.
— Я предлагаю голосовать за внесённую поправку.
Тут поднялся такой гвалт из возмущённых голосов, что я всерьёз стал опасаться: побьют меня прямо на глазах у жены!
Ленин властно поднял руку, требуя тишины.
— Объясните свою позицию, товарищ Жехорский! — потребовал он.
— С превеликим удовольствием это сделаю. — Я старался говорить спокойно, выделяя нужные слова. — То небольшое преимущество, что принесло нам сегодня победу при голосовании по вопросу о власти, безусловно, позволит и отклонить внесённую нашими противниками поправку. Но я призываю вас этого не делать, товарищи! Отклонение поправки – это самый короткий путь к открытой конфронтации, а там и до гражданской войны рукой подать.
— Вы так боитесь войны, товарищ Жехорский? — прозвучал тронутый кавказским акцентом голос Сталина. — Вы трус?
Сдержаться было трудно, но я сдержался.
— Нет, я не трус, товарищ Сталин. Я бы мог предъявить в доказательство тому десятки свидетелей, но я не буду этого делать – не обо мне речь! Я не трус, но я боюсь гражданской войны именно потому, что знаю о ней не понаслышке, мне пришлось участвовать в гражданской войне в Мексике. Для России это выльется в реки братской крови и приведёт к экономической катастрофе. Мы, безусловно, победим, но я спрашиваю вас: нужна нам победа такой ценой?
В комнате, где проходило совещание, воцарилось тягостное молчание, которое прервал Александрович:
— И вы хотите, чтобы мы, дабы избежать кровопролития, — ещё не факт, что оно случится – согласились на установление в России двоевластия?
Я позволил себе слегка улыбнуться.
— Разумеется, нет. Двоевластие – это нонсенс. И наши оппоненты не могут этого не понимать. Слегка подправим текст поправки. Считать Учредительное собрание не законодательным, а наблюдательным органом, без права вмешиваться в дела законодательной власти, с сохранением за членами Учредительного собрания депутатской неприкосновенности вплоть до его роспуска.
Думаете, моё предложение прошло на ура? Как бы не так! Спорили ещё долго, но к общему мнению так и не пришли. Договорились довести все «за» и «против» до депутатов наших фракций и разрешить им свободное голосование. Потому с облегчением я вздохнул только тогда, когда на следующий день поправка в моей редакции была принята Учредительным собранием пусть и с очень малым перевесом.
На следующий день и противники наши и сторонники стали покидать Петроград. А мы, засучив рукава, принялись двигать в жизнь давно намеченные реформы. Самые серьёзные изменения коснулись правительства. Большевики, да и многие эсеры, не могли дождаться, когда они, наконец, смогут сменить вывеску, обозвав правительство Советом Народных Комиссаров. Тут я не возразил ни единым словом: Совнарком так Совнарком.
Действительно от слова «министр» несёт в это революционное время затхлостью, а от слова «комиссар» да ещё «народный», веет свободой, равенством и братством. Пусть буржуазные словечки проветрятся десятилетие-другое, потом вернём их на место, а «народными» останутся только артисты, художники, учителя и прочие представители столь необходимой любому обществу прослойки. О персональных перестановках в составе первого Совнаркома по сравнению с третьим Временным правительством судите сами.
В. И. Ульянов-Ленин – Председатель Совета Народных Комиссаров и нарком юстиции (большевик);
В. А. Александрович – Заместитель председателя Совнаркома, нарком внутренних дел и нарком почт и телеграфов (эсер);