– Можно не буду?

– Можно.

Мама больше переживала за наши оценки и часто говорила, что они с папой были «безумными отличниками», а мы даже не можем постараться и подготовиться к контрольной. Ну, как «мы», скорее только я, потому что брат учился хорошо по всем предметам, за исключением русского и литературы. Его даже перевели в другой класс из-за учительницы, потому что та называла его бездушным: как-то им задали написать сочинение со сложносочиненными конструкциями, и он придумал историю про Петю, который отрезал соседям ноги бензопилой. У моего брата всегда было своеобразное чувство юмора, собственно, оно и сейчас такое, но, к сожалению, консервативная учительница русского и литературы его оценить не смогла.

Мной и моими школьными проблемами, в отличие от проблем брата, никто не занимался, училась я так себе, хотя глупой никогда не была, скорее немотивированной. Ситуация с моей успеваемостью изменилась в старших классах, как раз благодаря Марине. Еще в девятом классе я сказала родителям, что поеду поступать на журфак МГУ, они одобрили мое стремление, и этой мечтой я жила следующие два года, пока не уехала в Москву.

Учительница по русскому и литературе очень любила Марину, поэтому она обратила внимание и на меня, когда мы начали дружить и часто ходить вместе, вдобавок к этому я планировала сдавать ЕГЭ по литературе, и моя учительница стала моим репетитором. Я очень благодарна тому, как сложились обстоятельства, ведь тогда у меня впервые появились два филологических друга – Марина и Галина Вильгельмовна (учительница по русскому и литературе). Мы могли сидеть в учительской после уроков, пить чай и обсуждать, например, эмиграцию Цветаевой или отношения Пушкина с Александром I. Мне нравилось, что Галина Вильгельмовна каждый урок начинала с какой-то важной мысли: после звонка она всегда врывалась в класс, останавливалась перед доской, немного молчала и после паузы говорила что-то совершенно не относящееся к уроку, но заставляющее задуматься. Это могла быть какая-то история из жизни или факт из биографии писателя. На мой взгляд, Галина Вильгельмовна была хорошим педагогом, потому что ей всегда хотелось дать чуть больше, чем ее обязывал устав, научить нас не только предмету, но и немного жизни. Однако у таких увлеченных преподавателей бывает и другая сторона: предвзятость к обычным ребятам и лояльность к тем, от кого получаешь наибольший отклик. Галина Вильгельмовна тоже была предвзята, у нее были как любимчики, так и те, к кому она была менее благосклонна. Мне повезло оказаться среди первых, хотя до этого я несколько лет была вне поля ее зрения.

Галина Вильгельмовна, порой сама того не осознавая, подбрасывала хворост в огонь моих писательских порывов (Марина сейчас гордилась бы моей метафорой). Она читала все, что я ей приносила, бережно относилась к моим творениям, не осуждала и не критиковала их, хотя все, что касалось сочинений и школьной программы, могла безжалостно почеркать красной ручкой и не ставить оценки выше 3 (за содержание) и 4 (за грамотность). Мы много говорили с ней об этом во время индивидуальных занятий по литературе. Галина Вильгельмовна пыталась донести до меня мысль, что даже в рамках шаблонов школьных сочинений, которые требует Министерство образования, можно мыслить свободно и так же свободно выражать свои мысли. Но у меня не получалось – и ни разу не получилось в рамках всего того, что требовали стандарты обучения. Я пыталась писать как надо, и получалась полная ерунда, а потом открывала свой личный дневник или обратную сторону тетради – и текст лился сам, потому что он был нужен только мне.

Мое первое законченное произведение я тоже принесла прочитать учительнице в школу, потом еще кому-то и еще, так его прочли полкласса, и почти всем понравилось. Рассказ был про любовь и про реинкарнацию, о том, что любящие люди неизбежно встречаются в новых воплощениях. Галина Вильгельмовна меня похвалила и даже спросила: «Почему не можешь так же писать сочинения?» А я не знала, что ответить. Сейчас мне кажется, я, понимая, что меня будут оценивать, просто не могла расслабиться и быть собой. Эта скованность будет меня преследовать еще много лет: в университете, на работе, и пройдут годы, пока я не позволю себе просто быть собой. Единственное пространство, где я себе это позволяла всегда, – личный дневник. Недавно мы говорили с моим психологом про уязвимость и о том, что мне очень сложно быть уязвимой в жизни, я любыми способами избегаю этого состояния, но на бумаге я могу настолько открываться, что порой ужасаюсь собственной откровенности.

Наша дружба с Мариной имела разные формы. Стоит отметить, что я в целом разносторонний человек и общаюсь с совершенно разными людьми. Среди моих друзей были и отличники, и двоечники, и тусовщики, и челябинские хипстеры. Марине это не нравилось, о чем она прямо говорила, ей казалось, что она «делает из меня человека», а я все время сбегаю с другими друзьями пить пиво на вечеринку. Марина никуда не ходила после школы. Хотя как-то (нам было по 14 лет) я, Марина и Лена (которой недавно не стало) занимались в школе танца живота, в котором я довольно преуспела, до сих пор умею крутить всевозможные восьмерки и делать «верблюда». Марина была прилежной девочкой, которой мне никогда не суждено было стать, однако что-то условно «плохое» в ней все-таки водилось, или же она сама пыталась это нащупать. Тетя Марины была продвинутой женщиной, предпринимательницей, у нее не было своих детей, и время от времени она воспитывала племянницу, транслируя ей идеи свободомыслия; она часто брала Марину с собой за границу, откуда та привозила тонну впечатлений, особенно про то, как отрывалась тетя, пока сама Марина ждала ее в номере. Несложно догадаться, благодаря кому у Марины появлялись в библиотеке книги по стервологии, которые были популярны в нулевых. Она их тщательно прятала от мамы, которая запрещала даже смотреть «Титаник», потому что считала фильм развратным и безнравственным: родители выбрали Роуз жениха, а она спит с Джеком Доусоном.

Как-то после школы мы пришли в гости к Марине, пели песни в караоке (одно из наших любимых занятий), а потом наконец решили посмотреть «Титаник». В конце фильма Марина сильно плакала, а после вручила мне все книги по стервологии со словами: «Выкинь по дороге, мне это не нужно, я хочу верить в настоящую любовь». Уходя, я взяла книги с собой и оставила их на автобусной остановке.

Подошел конец нашего обучения в школе. Марина сдала ЕГЭ на 100 баллов, я чуть похуже, но тоже неплохо. Я к тому моменту уже готовилась к поступлению в университеты в Москве, у меня были собраны все документы и даже публикации в челябинских СМИ, а у Марины не было ничего. Для меня это стало шоком, потому что мы вместе два года мечтали о журфаке МГУ и в результате я еду учиться в Москву, а Марина остается в Челябинске. Она это объясняла так: «Родители сказали, что у них нет денег оплачивать мою жизнь в Москве». Я не злилась и не обижалась на Марину, что мне придется проходить этот путь в одиночку, скорее я просто была поражена: оказывается, бывает и так.

Уже в Москве я увидела Марину в списках зачисленных на филфак МГУ (там не нужно было писать вступительное сочинение) – видимо, она не теряла надежды и отправила документы, но все равно осталась учиться на филфаке в местном вузе.

Позже, насколько мне известно, она вышла замуж, родила ребенка и стала домохозяйкой. Моя умная и талантливая Марина, которая больше всего на свете боялась получить оценку ниже пятерки, в конечном счете посвятила себя семье. Со временем мы перестали общаться, и у меня нет возможности спросить напрямую, как на самом деле сложилась ее жизнь.

Уверена, многих девочек воспитывают именно так: сначала надо хорошо учиться и быть отличницей, а потом быть хорошей матерью и женой. Я где-то слышала токсичную формулировку: «Женщине нужно образование, чтобы у мужа была дипломированная жена». В подобном воспитании я вижу очередное противоречие, которое не укладывается у меня в голове. Как и не укладывается то, что мой папа так много времени и сил тратил на то, чтобы помочь нам найти себя, но, когда я вышла замуж, он начал транслировать мне совсем другие ценности. К сожалению, все это происходит неосознанно, вряд ли родители думают: «Так, сейчас заставлю ее учиться, а потом варить борщи». Конечно, нет. Все это лишь показатель того, что нашему обществу предстоит серьезная трансформация, и того, как много противоречий и каши в нашей голове сегодня.

Я благодарна Марине и Галине Вильгельмовне за то, что они помогли моему писательскому костру разгореться. Впереди будет еще много людей, событий и разных случайностей, которые помогут мне не свернуть с намеченного пути, однако тех, кто был в самом начале, я буду помнить особенно. Иногда я с тоской вспоминаю то время – и не потому, что хочу его вернуть, а потому, что я так резво убежала из прошлой жизни и зажила новой, что многим не успела как следует насладиться.

Дальше меня ждал длинный, сложный и извилистый путь, который в конечном счете привел меня к моему месту как в литературе, так и в жизни.