Через десять минут мы выехали из залитого дождем Аркашона.
Еще через полчаса все фитинги, трубы и другие детали уже лежали в машине. Пока Мишель укладывал все это добро, я подписала чек на девятьсот евро.
Все, кто были на складе и в магазинчике, отпускали замечания по поводу нашей промокшей одежды и моих мокрых волос. По поводу погоды и ливня. Должно быть, от нас что-то исходило, нечто неопределенное, но безошибочно улавливаемое окружающими, потому что за одним намеком следовал другой. Все это время я продолжала приветливо улыбаться, делая вид, что ничего особенного не было и быть не могло. А между тем мой мир перевернулся.
Мы опять сели в машину и поехали к Бордо. С тех пор как мы покинули Аркашон, Мишель не проронил ни слова. Я тоже молчала.
Из задумчивости меня вывели какие-то звуки и вибрация. Я не сразу поняла, что это звонит телефон в сумке.
Достала аппарат.
— Алло?
— Симона?
Боже мой, из всех голосов, которые я могла бы услышать, именно этот был голосом моей совести.
Он что-нибудь почувствовал? Возможно ли это? Могут ли люди на большом расстоянии уловить неладное?
— А… да.
Я нервно посмотрела на часы. Почти половина четвертого.
— Ты где?
— Мы едем домой. Мастерская была закрыта на обед, черт бы их побрал! Они открылись только в половине третьего, поэтому мы…
Я в смятении глянула на Мишеля. Сворачивая самокрутку, он вопросительно смотрел мне в глаза.
— …тоже пообедали.
— А сообщить об этом было нельзя?
— Я… Я тебе звонила, но ты не отвечал.
— Когда это?