— О! Долгожданный гость! Милости просим.

— Некогда. Баба умирает.

— А пускай ее умирает. Баб — до черта, а настоящих музыкантов — на пальцах сосчитать! Нам умирать нельзя. Нам надо опохмелиться! Викарий! Этот музыкант пришел, который ксендзов и господ без ножа режет. Хочешь познакомиться?

— Пусть войдет.

— Не войду! — взвизгнул сапожник. — Перестаньте шутки шутить!

— А кто же ты еще? — рассердился органист. — Зачем тогда музыку с собой притащил?

Только теперь Горбунок почувствовал у себя на плече гармонику. Тяжелой она показалась, будто из свинца.

— Ага! Поймал на вранье! — вскрикнул Кряуняле и, схватив за ремень гармоники, затащил Горбунка в дом да потребовал приветствовать песней викария, который, едва живой, клевал носом за столом.

— Не могу, — возражал Горбунок, одурев от блаженных запахов.

— Почему не можешь?

— Бесенок мой куда-то подевался.

— Объявится! — и, наполнив стаканчик вином, влил в глотку Горбунку. — Не бойся, не освященное. Краденое. Из погреба Бакшиса! А теперь спой! Восславь викария Жиндулиса или валяй к Бакшису, чтоб он твою бабу соборовал.

— Недурно сказано! — загоготал викарий.

Загорелись щеки у Горбунка. Медлить было нельзя. Он сорвал гармонику с плеча и, заставив ее завизжать девичьим голоском, сердито запел: