Но Блажис стиснул нежные лапки своими ручищами, стал звать ее проведать хворого папашу Бакшиса и по этому случаю вымолить разрешения побыть подружкой, чтобы снял он хоть на три дня свадьбы с нее траур.
— Не хочу. Не надо.
— Почему? Дружка не по душе, или сам жених?
— Нет. Невеста.
— Вот те и на. Перекрестись, барышня! Неужто своей крестной матери счастья не желаешь или меня, старика, за нос водишь? Ах ты, бесстыдница... Бесстыдница!
— Она пьяница, дядя. За нее всем нам стыдно. И господину Болесловасу тоже. И верить ей нельзя. Сама не знает, что говорит, когда напьется. Одно обещает, а другое делает. Она и вас обманет. Она пьяная сама с собой разговаривает.
— Прости, доченька, — довольно захохотал Блажис. — Не верю ни единому твоему слову. Пани Милда была трезва, как летнее небо, когда мы с женихом в гостиную вошли. Лучше говори, какая кошка между вами пробежала?
— Делайте, как знаете. Пожалеете.
Мартина кое-как вырвалась и пулей метнулась в дверь. Эфруне — за ней. Блажис, изобразив удивление, выпучил глаза, усы встопорщил и стал спрашивать у челяди, есть ли хоть грамм правды в том, что наговорила графиня. Батраки и девки виновато потупили глаза, а старший батрак Мотеюс, исполняющий обязанности эконома, ответил:
— Нехорошо о своей хозяйке дурное за глаза говорить, однако...
Однако шило в мешке не укроешь... Любила пани Милда прикладываться к бутылке и раньше. Но теперь, после смерти графа, — просто слов нету... Без рюмочки за стол не садится. За день налижется, а вечером одна в гостиной водку глушит и бредит чертями да ведьмами. С утра сморщенная, будто лапоть. А как же, надо опохмелиться. Хорошо было, пока в погребе собственная вишневка водилась. А теперь, после поминок графа, когда господа все до последней капли вылакали, придется чистоганом за казенный напиток платить. А откуда деньги возьмешь, если весь доход с поместья, сказать стыдно, с быка Барнабаса, а расходов тьма-тьмущая, долгов не счесть... Сколько один господин Мешкяле денег ухлопал, пока в Каунас ездил договор с фабрикой «Санитас» заключать, пока семян ромашки да валерьянки за чистое золото не накупил... Смеется, говорят, кукучяйский Кулешюс над помещичьим промыслом. И правильно делает. А сколько поминки стоили? Сказка! Сон! Пять коров молетайские евреи на днях увели по распоряжению пани Милды, без всякой расписки. А где деньги за коров, попробуй спроси у нее! Мотеюсу ни единого лита по сей день не дала, хотя каждое утро посылает в Сугинчяй к Мовше за водкой или вином в долг. На похмелку. Господин Мешкяле тоже хорош, ему тоже рюмочку по любому поводу подавай. И так изо дня в день. Не знаешь, кого и слушаться. Две головы, две команды. Одна — налево, другая — направо. Хоть возьми да разорвись. И этого мало! Уже которое время к пани Милде примазывалась Фатима из Кривасалиса, ворожит ей по руке и на картах гадает, а деньги так и доит. Ведь не кто-нибудь другой, а эта змея подколодная уговорила ее каждую ночь около двенадцати купаться в реке Вижинте возле Чертовых порогов, где в розовом камне есть след бесовского копыта и куда ходят плескаться лишь простые бабы со всей округи, когда хотят понести. А у нее-то какая цель? Неужто еще надеется брюхом обзавестись? Хорошо сказано — седина в волосы, а бес в ребро. Захлебнется когда-нибудь по пьяному делу, и все тут. Не будешь ведь стоять возле голой бабы да стеречь ее. А барышня Мартина с ней на ножах. Неизвестно, что делать да за что хвататься.
Мотеюс долго выкладывал беды поместья, Блажис долго слушал, навострив уши, и запоминал, что к чему. Когда Мотеюс, притомившись, замолчал, Блажис, полный сил и затей, трахнул кулаком по столу и сказал:
— Значит, нет худа без добра. Пани Милда, когда за Анастазаса выйдет, образумится и потрезвеет, а поместье вместе со всеми вами сможет передохнуть, потому что баба с возу — кобыле легче.
— Что правда, то не ложь.
— Да поможет ей бог.
— Так что, братья и сестрички, не лучше ли по-христиански, по-доброму им обоим пожелать счастливой свадьбы и счастливой супружеской жизни!
— Можно, почему бы нет.
— За мной шагом марш! — скомандовал Блажис.
Что дальше творилось... Не ждите долгого сказа. Сказ был совсем короткий. Блажис разбудил пани Милду и извергнул из себя такой поток слов, что никто толком не понял, что он хочет сказать. Потом, выдворив из комнаты исцарапанного Анастазаса со всеми свидетелями, Блажис выспавшейся Милде коротко и ясно объяснил, какое ужасное дело сотворила она с человеком, который является правой рукой господина Мешкяле по делам шаулисов. В заключение своей обвинительной речи предъявил ей строгий ультиматум с тремя условиями: или женитьба на Анастазасе, или конфуз с полицией, медицинским обследованием и судом, или возмещение убытков свата в виде быка Барнабаса.
Пани Милда, пришибленная случившимся, приняла ультиматум с третьим условием и выдала расписку, что племенного быка она действительно продала господину Блажису за двести литов.