Белянчикова пришла минут через пять. Интересная тетенька. Сколько ей сейчас? Чуть за сорок? Открытое лицо, добрая улыбка. Невольно начинаешь в ответ улыбаться. Но работает жестко, никаких уходов в сторону не позволяет. Прогнали вкратце сценарий, определили очередность. Ну, и поехали.

Ведущей скрипкой был, конечно же, Игорь Александрович. Рассказал коротенько об исследованиях семьдесят четвертого года, показал на меня, как вдохновителя продолжения. Ну, тут настал мой звездный час. Белянчикова первым делом спросила, сколько мне лет.

— Всего двадцать один год? — удивилась она. — А начали вы над этим работать...

— Год назад, — ответил я.

— А это правда, что вы на себе изучали действие бактерии?

— Правда, — я выдал на лице чуток мученика. — Пришлось потом лечить гастрит.

Поговорили еще о язве и бактерии, причем Морозов как-то очень хитро вставил все возражения оппонентов как наше достижение. Мол, работаем.

Ругавшая нас дама, гастроэнтеролог из Питера Степанова, будто лимонов наелась. Особенно после того, как я выдал про свой гастрит. Похоже, весь ее боевой запал куда-то делся и она просто не знала, чем ей крыть «шарлатанов». Так что когда ей слово дали, она только и смогла выдавить из себя «Как уже сказал профессор Морозов...» и дежурную фразу, что не всё так однозначно и требует дальнейших исследований.

Ну, а в конце еще и про премию объявили, добавив, что мы — первые советские ученые, ее получившие.

Напрасно я думал, что процесс будет долгим. Были, конечно, перерывы какие-то, что-то там гасло, потом зажигалось, но часа за полтора мы отстрелялись. Вышли на улицу вместе с питерской дамочкой.

— Ну что, Елена Андреевна, — обратился к ней Морозов, — пообедать с нами не желаете?

Юрий Геннадьевич позвонил почти сразу после того, как я зашел в квартиру. Пришлось даже на ходу штаны застегивать, чтобы не упали.

— Освободился? — вместо приветствия спросил он. — Давай, подъезжай, посмотришь нашего пациента.

И повесил трубку, гад. Хоть бы поинтересовался, могу я сейчас, не занят ли? Обозначил бы хоть теоретически мое право на свободное время. Ладно, переодеться не успел, зато в туалет сходил. Коту вот только еды дать, раз себе не получилось, и вперед. Вчера как знал, проверил свой чемоданчик, пополнил лекарствами.

И только при встрече мой куратор изволил поздравить с премией. Скупо так, холодно даже. Будто наши их каждый день по пять штук получают, а Нобелевку прямо надоело уже. Завидует, не иначе.

Деда я посмотрел, конечно. Вернулся в русло старый хрыч, будто и не испускал запах грунта совсем недавно. Кстати, хвалил небулайзер, сказал, что дал поручение минмедпрому разработать и широко внедрить. Не на бумаге, понятно, но такой парень даже когда просто по телефону что-то рекомендует, то все бегать начинают как наскипидаренные. Вот гад, слов нет. Шприцы одноразовые похерил и не поморщился, а тут приборчик понравился, решил астматиков осчастливить. В следующий раз укол ему надо делать многоразовым шприцем, чтобы иголка скрученная в поросячий хер, и с заусенцем после заточки. Смотришь, и дойдет тогда.

— Как на телевидении прошло? — спросил Суслов, застегивая рубаху.

— Всё хорошо, спасибо, — ответил я. Понятно, откуда ветер дует. Все СМИ под пропагандой лежат. — Вот как раз сегодня утром программу «Здоровье» снимали.

— Это хорошо, — покивал Михаил Андреевич. — ФРГ когда?

— Через две недели. Фрак ищу вот.