Боюсь, я был толстокожим. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, как невыносима для вас мысль рассказать мне историю о вашей тете и Кэтлин Марч. Но сам факт упоминания этого имени должен был вам показать, что я нашел его — причем не только нашел, а сделал кое-что еще.
Большинство фактов я почерпнул из подшивок газеты, где когда-то работал Чед Хемнер. Я специально не искал «тайну»; просто меня интересовали события, которые происходили в Мейленде, а впоследствии и в Грейт-Синдон, когда в тех местах жили ваши бабушка с дедушкой и их дети. Кроме того, еще жива миссис Адель Бэкон, хотя ей уже под девяносто. Живы также трое младших братьев и сестер Кэтлин. Я беседовал со всеми этими людьми и видел документы в полицейском архиве Эссекса как за 1922 год, когда это случилось, так и за 1979 год, когда был найден скелет ребенка.
Прилагаю рассказ о том, что произошло. Альберт Марч прочел его и назвал точным, насколько он может судить. Могу ли я побеспокоить вас и попросить ознакомиться с ним? В любом случае, вы будете довольны, что эту информацию я получил не от вас, но в то же время сможете исправить мои ошибки или неверную интерпретацию. Этот рассказ будет включен в третью главу книги, в которой я попытаюсь проанализировать личность Веры Хильярд.
Искренне ваш,
Дэниел Стюарт
Весной 1916 года молодой солдат по имени Альберт Марч обручился с девушкой, в которую влюбился еще в школе. Ее звали Адель Джефсон, и им обоим было по восемнадцать. Через неделю после помолвки Альберт ушел на фронт и в июле 1917 года, во время наступления союзников, был тяжело ранен.
Альберту сказали, что он вряд ли сможет вести нормальную жизнь. В частности, с его стороны было бы неблагоразумно жениться. В гражданской жизни он работал сигнальщиком на Большой Восточной железной дороге в Колчестере и, по мнению врачей госпиталя, где его лечили от ранений в голову и грудь, никак не мог вернуться к прежней профессии. Однако Альберт был умным и целеустремленным человеком. Возможно, ему суждено до конца жизни страдать от одышки и головных болей, но это не помешает ему жениться на Адель и продолжить карьеру, решил он. Венчание состоялось в августе 1918 года в приходской церкви Грейт-Синдон, в число прихожан которой входила семья Джефсон.
Тогда же было построено ответвление от железнодорожной магистрали, соединяющей Лондон, Маркс-Тей и Садбери, и в миле от деревни Грейт-Синдон появилась станция под названием Синдон-Роуд. Альберт смог добиться, чтобы его назначили туда на сигнальный пост, и вместе с Адель поселился в домике на Белл-лейн, рядом с главной улицей Грейт-Синдон. Ряд домов, в котором их коттедж был последним, назывался Инкерманской террасой, в честь давней битвы в давней войне. Сегодня четыре коттеджа террасы превращены в галерею «Рингдоув» — магазин, где продают предметы декоративно-прикладного искусства, и дом его владельцев, Филиппа и Джой Ли.
Миссис Адель Бэкон, бывшая Марч, рассказывает:
Вглядываясь в жизнь того времени, люди ожидают чего-то большего. У нас были две комнаты наверху и две внизу; освещался коттедж масляными лампами, а воду мы носили от насоса на деревенском лугу, как и другие обитатели коттеджей на нашей улице. Большего мы не желали и считали себя счастливыми. Конечно, в соседнем «Лорел Коттедж» были и свет, и водопровод, но его вряд ли можно назвать коттеджем — по моим понятиям, это большой дом. Когда мы с мужем поселились рядом, в «Лорел Коттедж» жили мистер и миссис Прайс. Потом мистер Прайс умер, и вдова продала дом семье Лонгли.
Мистер Лонгли был уже в летах. В то время я была очень молода, и мне он казался стариком. Жена у него была моложе, и у них были близнецы лет двенадцати, Джон и Вера. Вера была очень миловидной девочкой, светловолосой, с голубыми глазами. Позже с ней что-то случилось, и она сделалась очень худой, но когда Лонгли только переехали сюда, она была хорошенькой. Подарила мне свою фотографию — она подружка невесты на свадьбе своей единокровной сестры.
Вскоре после того, как они тут поселились, у меня родился первый ребенок. Девочку мы назвали Кэтлин Мэри. Мэри — в честь матери Альберта, а Кэтлин — потому, что мне нравилось это имя. Вера Лонгли была просто без ума от ребенка. Я почти не знала ее мать — она была немного высокомерной, осмелюсь сказать, считала себя лучше нас, — но Вера все время приходила к нам в дом, просила подержать малышку, искупать ее и все такое. Откровенно говоря, мне это немного льстило. Времена сильно изменились, и мир стал другим, но в те дни человек, который работал в страховой компании и жил в отдельном доме с электричеством, был на голову выше нас, даже сравнивать нечего. Мой отец был батраком на ферме — или сельскохозяйственным рабочим, как теперь говорят, а муж — сигнальщиком на железной дороге. И я действительно считала честью, что Вера приходит в мой дом, и старалась изо всех сил, чтобы привлечь ее и угодить ей.
Тем временем, меньше чем через год после появления на свет Кэтлин, миссис Марч родила второго ребенка, мальчика; сына крестили Альбертом, в честь отца, но все называли его Берти. Роды были трудными, и после них Адель несколько месяцев болела. Поэтому помощь Веры стала еще более желанной, и выработался определенный распорядок. Во время долгих летних каникул она каждый день возила Кэтлин гулять в старомодной детской коляске, в которой катали саму Адель, когда та была ребенком.
Мистер Альберт — Берти — Марч, который теперь живет в Клактоне и недавно ушел на пенсию из Английской водопроводной компании, рассказывает:
Я был слишком мал, чтобы что-то помнить о том вечере. Кэтлин было чуть больше двух, а мне — всего пятнадцать месяцев. Моя мать никогда об этом не говорила. Ни слова, как будто у меня и не было старшей сестры — и, разумеется, я не помню Кэтлин. Только после того, как умер отчим и мать переехала к нам, она разоткровенничалась и один или два раза вспоминала о Кэтлин. О том, что девочка уже начинала говорить и какие у нее были кудрявые волосы — всякое такое.
Обо всем мне рассказал отец. Мне было четырнадцать, и я уже работал. Это случилось года за два до его смерти. Ему исполнилось всего тридцать пять, но в Первую мировую он был ранен, и это его подкосило. Отец страдал от жутких головных болей — последствия ранения в голову, полученного под Ипром. В тот день, когда мы потеряли Кэтлин, он рано вернулся домой, полуослепший от головной боли. Тогда, в 1921 году, не жаловали людей, которых заставляет уйти с работы головная боль. Смею вас заверить, что времена были другие. Во-первых, можно было лишиться зарплаты, а во-вторых, тебя не отвозили домой на машине и не говорили: «Можешь не приходить, Альберт, пока тебе не полегчает». Ничего такого. Но папа был вынужден бросить работу, потому что в таком состоянии представлял опасность для компании — он отвечал за жизни сотен людей. И конечно, ему пришлось идти домой пешком, хотя там было чуть больше мили, что в те времена не считалось.
Он возвращался домой переулками, а не по главной дороге. Перейти через речку можно было по броду, который мы называли «перекат», но для тех, кто передвигался пешком, там имелся деревянный мост. Проходя по мосту, отец увидел Веру Лонгли и еще одну девочку, которые сидели на берегу реки, а в нескольких ярдах от них, под деревьями, стояла коляска. Они сидели спиной к коляске, которая располагалась на высокой, плоской площадке, тогда как девочки спустились к самой воде. Отец не связал коляску с собственным ребенком — ему не пришло в голову, что там может лежать его дочь. Вероятно, он был не в состоянии думать ни о чем, кроме головной боли.
Отец пробыл дома около часа; он лежал в кресле с мокрым полотенцем на голове, а мать занималась мной, когда появилась миссис Лонгли. Тогда она сама ждала ребенка, будущую Иден. Миссис Лонгли сообщила матери, что Кэтлин пропала, исчезла из коляски. Мама всегда возмущалась, что Вера не пришла сама, а прислала свою мать…
Кэтлин Марч больше никто не видел. Поисками занялась полиция и жители деревни. На помощь призвали местного фермера с его знаменитой ищейкой. В составе поисковой партии были Артур Лонгли с сыном. Ночь выдалась ясной и лунной, и пятьдесят мужчин не прекращали поисков до самого рассвета.
Что Вера Лонгли сказала полиции? Протоколов допроса или беседы с ней — если таковые были проведены — не сохранилось. Тут нам опять приходится полагаться на семью Марч, вернее, на миссис Бэкон, учитывая, что в то время Альберту Марчу еще не исполнилось двух лет.
Вера не хотела меня видеть, и ее мать тоже была против. Она сказала, что пользы от этого не будет. Но я настаивала. Разве не мой ребенок пропал, не моя дочь? Если она не придет, я сама пойду к ней, сказала я. И пошла. Я отправилась в «Лорел Коттедж» и увидела Веру. Миссис Лонгли говорила, что она в ужасном состоянии, плачет и рыдает; но когда я ее увидела, Вера не плакала. Однако была очень бледной и выглядела испуганной.