Перешли в комнату с обычными стульями, но еще более душную.

— Вроде получше, — перевел дух Зденек и, не спрашивая, что я хочу, заказал два коктейля. Мы посасывали из трубочки кроваво-красную жидкость со льдом. На дне были вишни.

— Я вернулся из странствий в весе пера. Тридцать два кило при росте метр восемьдесят два. В Праге резко набрал вес и перегрузил позвоночник. Заниматься собой противно. Хожу в спортзал, как на плаху. О, наконец-то мне удалось испортить тебе настроение!

— Ты играешь в сериале плохого мальчика?

— Люблю тебя, прости, — Зденек поцеловал мне руку. — А вот себя ненавижу. Ты думаешь, я нормальный? — Зденек придвинулся ко мне, его лицо пылало, а глаза были холодными. — А что, если ты имеешь дело с убийцей?

— Продолжаешь играть в «Двенадцать разгневанных мужчин»?

— Нет, — Зденек подпер ладонью подбородок, поглядел на меня искоса. — Как прошла выставка? Куратор произнес тронную речь? Москва оплатила ему билет? Так что же было в Москве?

— Все остались живы, это главное.

— А вот у меня не все остались живы…

Увидев официанта, он оживился:

— Еще по коктейлю. — Втянув в себя разом полбокала кровавой жидкости, он больно сжал мою руку. — А теперь о том, кто по моей вине не остался в живых. На вечернем аппеле сообщили: утром все должны быть на станции. Кто не встанет или упадет по дороге, будет застрелен. А в нашем блоке — одни доходяги. Страшная ночь стенаний и молитв… Были там еще два юных брата-близнеца. Проныры! Уведут цыган в газ — они тут как тут, подбирают вещички. Я не любил их. Тогда у меня еще было понятие о том, что дозволено, а что нет… Не смотри на меня так!

— Как?

— Сочувственно. Я этого не достоин. От нашего блока до станции было около пяти километров. Стреляли в любого, кто поскользнулся или замешкался… Не помню, как я оказался в открытом вагоне, нас навалили друг на друга, три-четыре дохляка в одной упаковке… Я не мог дышать, я пытался спихнуть того, кто на мне лежал. Я кусал и щипал его, пока он не свалился. И тогда я увидел — это был молодой человек. Он прохрипел и стих. Мне было тошно смотреть на труп, и я попросил близнецов оттащить его в сторону, те согласились, за хлеб. Хлеба у меня не было. Видишь, я не только сравнялся по мерзости с близнецами, я превзошел их. Они питались падалью, но никого не убивали. Зато теперь я знал, что выживу, любой ценой. Ну что, поверила? — Зденек смотрел на меня в упор и смеялся, смеялся до слез. — Испугалась, ты правда же испугалась?

— Правда.

— Значит, получилось. Я хотел тебя испугать. И еще подсыплю перца, для мелодрамы. Под нашими окнами проходит железная дорога. По ней ездят товарные поезда. Страшно?

— Нет.

— Вот и хорошо. Теперь и мне нестрашно. Король-распутник танцует со Смертью, и Она душит его в своих объятьях… Представление заканчивается, приходите завтра в 12 часов. Вход свободный.

— Что это?

— Так кончалась пьеса Гануша Гахенбурга «Ищем пугало». Он успел ее дописать. Хотя из‐за него задержали поезд. Она приложена к «Ведему», не подшита. Напомни об этом Марии и Курту. В ней я бы сыграл Смерть. Так что выставка? Как поживает «Ведем»? Давление, температура, пульс?

В январе 1991 года мы с Аленой стояли у железнодорожного переезда. «Не знаю, что ему вдруг стукнуло, — проговорила она после долгого молчания. — Когда ты прибежала ко мне в поликлинику с уговорами сменить квартиру, я, как ты помнишь, рассмеялась. Казалось, что я знаю его как облупленного. Подумаешь, разыграл перед тобой спектакль, он же был мастером этого дела. Любому мог мозги запудрить. И так ведь все хорошо складывалось, новая роль в пьесе Гавела, договор на издание „Ведема“»…