Ужас катынских событий потряс сердца всех, кто знает Польшу и ее народ. Его национальное самосознание было задавлено в течение пятидесяти лет, начиная с оккупации фашистской Германией, а затем и в послевоенный период. Мне рассказывали о Катыни в шестидесятых годах, когда я приезжал в Польшу, чтобы собрать материалы для книги о Владиславе Гомулке. Катынь — великое преступление Советского Союза против Польши, забыть которое невозможно.
Катынь, как я вскоре понял, не просто один из эпизодов войны, во время которой с 1939 по 1945 год было уничтожено 6 миллионов поляков из тридцатимиллионного населения страны. Катынь стала показателем исторических трудностей Польши, наиболее очевидным примером жестокости ее восточного соседа, символом длительного подчинения поляков России и предательства Польши Англией до и после войны. События в Катыни показали всему миру, как Советский Союз обезглавил и поработил целую нацию и как ни одна страна, включая британских союзников, гарантировавших целостность Польши в марте 1939 года, не обеспокоилась этим фактом.
17 сентября 1939 года Сталин по соглашению с Гитлером, в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа, подписанного за несколько дней до того, занял часть территории Польши. Красная Армия взяла в плен множество поляков, и к концу года их число составляло 180 000 человек. Их держали в лагерях в крайне тяжелых условиях. Было известно, что около 15 000 заключенных из тех, кого Советский Союз считал наиболее неблагонадежными, — в основном, армейских офицеров, но также помещиков, полицейских и других представителей закона и порядка, — содержались в трех специальных лагерях: в Осташкове под Калинином, Старобельске под Харьковом и недалеко от Козельска, что под Смоленском, в селе Катынь.
Только в Кремле знали, что эти пятнадцать тысяч человек были обречены на смерть. Сталин и его окружение видели в них основных носителей ненависти к царской России, а затем и к Советскому Союзу, которую Сталин ощутил еще до революции, когда бывал в Польше. По мнению Сталина, вражда поляков была непримиримой. Единственное решение проблемы он видел в физическом уничтожении всех заключенных этих трех лагерей.
5 марта 1940 года Лаврентий Берия, шеф советской тайной полиции (НКВД), написал письмо с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Начиналось оно так: «ЦК ВКП (б) товарищу СТАЛИНУ. В лагерях для военнопленных НКВД СССР и в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в настоящее время содержится большое количество бывших офицеров польской армии, бывших работников польской полиции и разведывательных органов, членов польских националистических к[онтр]р[еволюционных] партий, участников вскрытых к [онтр] р[еволюционных] повстанческих организаций, перебежчиков и др. Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю.
Военнопленные офицеры и полицейские, находясь в лагерях, пытаются продолжать к[онтр]р[еволюционную] работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти.
Органами НКВД в западных областях Украины и Белоруссии вскрыт ряд к[онтр]р[еволюционных] повстанческих организаций. Во всех этих к[онтр]р[еволюционных] организациях активную руководящую роль играли бывшие офицеры бывшей польской армии, бывшие полицейские и жандармы.
Среди задержанных перебежчиков и нарушителей госграницы также выявлено значительное количество лиц, которые являются участниками контрреволюционных] шпионских и повстанческих организаций.
В лагерях для военнопленных содержится всего (не считая солдат и унтер-офицерского состава) 14 736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков, по национальности свыше 97 % — поляки»[97].
Далее Берия перечисляет этих «врагов советской власти» по званиям и профессиям, после чего предлагает Сталину отправить все 14 700 «дел» в НКВД, чтобы «рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела». Он также предлагает выносить приговор каждому осужденному при участии всего трех старших чинов НКВД, так называемой «тройки», без суда и следствия, без предъявления обвинения. То, что предложения Берии были одобрены, доказывают подписи на первой странице этой докладной записки. На ней расписался не только сам Сталин, но и члены Политбюро: Вячеслав Молотов, Анастас Микоян и Климент Ворошилов. Ниже стоят фамилии Калинина и Кагановича, что показывает их устное согласие. В этом документе, обнаруженном в Архиве Президента Российской Федерации и попавшем в мои руки спустя пятьдесят два года после его подписания, указано, что дело было передано для исполнения заместителю Берии Богдану Кобулову.
Несколько дней спустя полякам во всех трех лагерях объявили, что их переводят в другие лагеря с лучшими условиями, а оттуда вскоре освободят. Оставшиеся в живых узники вспоминают, как всех обрадовало это сообщение. Они думали, что любые перемены — к лучшему. И вот день за днем, в течение апреля 1940 года, их грузили в эшелоны группами от 50 до 150 человек и увозили туда, где, как они надеялись, их ждала свобода. Перед отправлением были соблюдены обычные формальности: составлены списки фамилий, сняты отпечатки пальцев, сделаны прививки и выданы справки о прохождении этих процедур. На дорогу им давали бутерброды, иногда даже завернутые в чистую белую бумагу, что было чем-то совершенно немыслимым для Советского Союза в 1940 году[98]. Больше поляков никто не видел. В течение апреля 1940 все 14 700 человек были убиты и захоронены в общих могилах.
Только в самом узком кругу сотрудников НКВД знали об этих жутких событиях. Но люди начали подозревать, что здесь что-то не так. После апреля 1940 года родственники заключенных перестали получать письма. Семьи забили тревогу, Красный Крест Польши отправил в Москву сотни запросов, но ответов не последовало. Когда фашисты вошли в Париж, польское правительство переехало в Лондон. Британия воевала в одиночку при поддержке лишь небольшого числа поляков; Советский Союз держал враждебный нейтралитет и не реагировал на оккупацию Польши Гитлером. В то время НКВД, как и гестапо, выступал против любых проявлений политической активности со стороны Польши.
Нападение фашистской Германии на Советский Союз в июне 1941 года в один день превратило двух врагов — Польшу и СССР — в союзников. Сталин немедленно освободил из лагерей и тюрем всех поляков, включая их командующего генерала Владислава Андерса, и рассчитывал сформировать из них отдельную армию, которая будет сражаться против Гитлера на советской стороне. Однако когда массовые освобождения завершились, польское правительство встревожилось исчезновением 15 000 своих граждан, числящихся заключенными. Снова были сделаны соответствующие запросы и получены уклончивые и противоречивые ответы. В октябре 1941 Молотов сказал послу Польши в Москве Станиславу Коту, что у него нет никакой информации о пропавших. Поляки сочли подобное заявление абсолютно неправдоподобным, поскольку НКВД славился умением тщательно вести учет и хранил документацию на всех своих узников. Возникли опасения, что случилось самое худшее, но в то время Красная Армия и советский народ приняли на себя главный удар неприятеля, Ленинград и Москва держали оборону, и польское правительство не решилось слишком сильно давить на Сталина.
Гром грянул 13 апреля 1943 года. Берлинское радио объявило, что германские войска откопали тела нескольких тысяч польских офицеров в деревне Катынь в двадцати километрах от Смоленска и что они были убиты весной 1940 года сотрудниками НКВД. Советские власти немедленно опровергли обвинение Германии. Через день или два премьер-министр польского правительства, находящегося в то время в Лондоне, Владислав Сикорский завтракал с Черчиллем и сообщил, что возникли серьезные проблемы. Он сказал, что располагает вескими доказательствами вины Советов. Черчилль тут же увидел угрозу отношениям с СССР — союзником Британии в войне, без которого победа была бы невозможна. Говорят, Черчилль ответил Сикорскому: «Если они мертвы, их уже не оживить».
19 апреля в речи перед кабинетом министров Антони Иден сказал, что «сделал все возможное, чтобы убедить поляков рассматривать это как германскую пропаганду, направленную на разжигание вражды между союзниками». Иден был явно в затруднении, когда ему пришлось превратно истолковывать вопрос, ответственность за который несло правительство. Перед Сикорским встала еще более неприятная дилемма. Он также не хотел идти на открытый разрыв с Советским Союзом, но его возмущал отказ Москвы дать внятные ответы на его многочисленные телеграммы о пропавших без вести поляках, среди которых были и родственники его ближайших коллег. Он не мог просто так, без борьбы, смириться с тем, что их расстреляли. Эмоции взяли верх, и он решил обратиться в Красный Крест, чтобы те провели расследование.
Сталин и его окружение верно истолковали это решение как возложение вины на Советский Союз. Они не стали защищаться, а подвергли нападкам своих обвинителей. Советский посол в Лондоне Иван Майский сказал, обращаясь к Черчиллю: «Поляки были храбрым, но глупым народом, они никогда не умели правильно управляться со своими делами. Их беспомощное правительство безрассудно натравливает свою двадцатимиллионную нацию на страну, где живут двести миллионов… Терпение России не безгранично…»[99]
На британское правительство со всех концов страны посыпались послания антипольского содержания. Шахтеры из Дувра писали: «Скажите реакционной помещечьей клике из польского правительства, чтобы она прекратила играть в игры, навязанные Геббельсом, и встала на сторону Советского Союза, либо заклеймите ее как «друзей Гитлера»». Коммунисты из лондонского пригорода Хампстед-Гарден-Саберб обвинили поляков в том, что они «слишком легко стали жертвой лживых и голословных заявлений нацистов». В газете «Ивнинг стандард» появилась карикатура Лоу[100], изображающая польского офицера, вбивающего железный клин в дерево, олицетворяющее согласие между Великобританией, Советским Союзом и США. Некоторые профсоюзы просили прекратить ассигнования на газетную бумагу для польского правительства и передать их газете «Дейли уоркер»[101].
20 апреля передовица в «Правде» рассказала, что в ходе отступления Советской Армии в 1941 году пропавшие без вести поляки попали в руки нацистов, которые их и расстреляли. Взаимные оскорбления не прекращались, и 26 апреля разразилась гроза, которой так страшились Англия и Соединенные Штаты. Сталин и его правительство заявили, что они настолько устали от беспочвенных нападок Польши, что разрывают отношения с польским правительством в Лондоне.
8 мая Сталин в беседе с британским послом в Москве Арчибальдом Кларк-Керром сказал: «Его (польского правительства —
4 мая 1943 года Иден выступил с речью в палате общин и, тщательно подбирая слова, сказал, что у Великобритании «нет желания возложить ответственность за те ужасные события ни на кого, кроме общего врага». Он осудил «цинизм, с которым нацистские убийцы сотен тысяч ни в чем не повинных поляков и русских используют факт массового истребления людей с целью подорвать единство союзников». Иден не утверждал напрямую, что в убийствах виновна Германия, но его слова, сказанные от имени английского правительства, оставляли именно такое впечатление. По поводу того, как поступать в сложившейся ситуации, он дал только один совет: «меньше скажешь — быстрее помиришься».