— В Кремле, — буркнул либер комрад и залез на мягкое сиденье, — распустил людей князь, не похоже на него.
— Похоже! — баском хохотнул Петр. — Вели в Кремль.
Карета вновь покатилась по улочкам, на которые начали спускаться сумерки. Уже почти совсем стемнело, когда путешественники проехали в Спасские ворота, и разгоряченные кони замедлили ход, приближаясь к государеву дворцу.
Первым делом Петр хотел увидеться с князем-кесарем, чтобы получить информацию из первых рук. Письма с симпатическими межстрочьями не раскрывали полной картины нравственного падения стрельцов, царю хотелось знать, насколько отрава проникла в тех, кто был призван стоять на страже его интересов. Все эти Шеины, Львы Кирилловичи, Патрики Гордоны. Цыклер тоже не внушал доверия — всю свою жизнь держал нос по ветру и угадывал малейшие колебания окружающей среды. Гордон в прошлый раз сам пришел, но по доброй воле ли? Или испугался, старый пес, жизнь на плахе закончить...
Лишь на Федора Юрьевича можно было положиться. Этот скорее себе руку оторвет, чем бесчестие царю допустит. Что же так поздно дядя делает в Кремле?
Петр вылез из кареты и ступил на неправдоподобно чистый двор, который недавно выложили аккуратно обтесанным песчаником. Следом, почесываясь, вылез Алексашка. От удивления перекрестил рот и воскликнул:
— Парадиз! Как будто из Вены и не уезжали! Мин херц, неужто князь-кесарь повелел порядок в городе перед твоим прибытием навести?
— Их нихт ферштейн! — выдавил сквозь зубы Петр. — У дяди до этого ни ума не хватило, ни руки не дошли бы! Если только Наташка...
— Что? — переспросил Алексашка.
— Ничего, — отрезал царь, — пойдем.
Карету, в которой приехали Головин с Лефортом, Петр Алексеевич отправил в Преображенское еще около дома Ромодановского, нынче только они с Данилычем, да два семеновца на запятках — вот и вся свита. Погоняв желваки по щекам и поскрипев в раздумье зубами, Петр, перепрыгивая через ступеньку, поскакал на Красное крыльцо. Следом, неодобрительно покачивая головой, заспешил Алексашка. Исполосованная вдоль и поперек в детстве задница отчего-то заныла, предвещая нехорошее. Но не будешь ведь призывать царя прислушиваться к голосу собственной задницы — смеху не оберешься. Поэтому Меньшиков ограничился тем, что погрозил кулаком охранникам, призывая тех быть настороже. Семеновцы, уставшие от дикой скачки, лишь угрюмо сжали зубы. Когда этот государь уже набегается!
Теплый сентябрьский вечер, легкий приятный ветерок не мог остудить горячую голову двадцатишестилетнего царя. Да вряд ли ее возможно было остудить и жидким азотом, знай бы соратники его о таком чуде. Выпученные глаза, набрякшие вены на грубых руках с пожелтевшими пальцами, полыхающий огнем взор — это могло бы напугать стрельцов или каких-нибудь драгун из полка, набранного за Казанью. Пара Ревенантов, стоящая у входных дверей, лишь сделала «на караул». Точно сфинксы, с застывшими навсегда в приветствии рожами, они приняли возвращение блудного Государя просто и естественно. Нет! Не просто и не естественно! Алексашка хотел было обратить внимание Петра на необычный караул, но тот уже шагнул к ближайшему от себя Ревенанту.
В том было добрых семь футов. Темно-синяя форма, в сумерках кажущаяся почти черной, обрезанный вполовину для удобства бердыш с трехкилограммовым лезвием на конце, мощный арбалет за спиной, алая полоска берета. Справа на поясе подсумок с арбалетными болтами. Рукоять для натягивания в комплект не входила, поскольку обладающие отменным здоровьем Ревенанты без труда натягивали дакроновую тетиву руками.
— Здорово! — проговорил Петр, немного задирая голову. Все-таки Ревенант был сантиметров на десять повыше царя.
— Какого полку? — тут же вопрошал Алексашка.
— Че Гевары! — рявкнул Ревенант, скосив глазом на Государя. Тот под этим взглядом почувствовал себя неуютно и отвернулся к Меньшикову.
— Что-то я не знаю полковника Чекивара, — пробормотал он, — может, Федор Юрьевич нанял... А может, из новых... Кого мы там наняли в Англии?
— Нет, мин херц, у того прозвище вроде на «ась» кончалось... Блюмк... блю... бляншайсь...
— Бланшез! — поправил дорогого друга Государь, снова повернулся к караульному и хмыкнул: — Хорош! Звать как?
— Рольф! — Низкое рычание Ревенанта, казалось, могло принадлежать с таким успехом и тигру.