Естественно, что, получив такое письмо, Бенкендорф не мог не доложить об этом Николаю I. На письме есть резолюция Бенкендорфа: «Император предлагает ему 10 тысяч рублей и отпуск на 6 месяцев, после которого он посмотрит, должен ли он брать отставку или нет»[253]. Щеголев считал, что Пушкин был «аффрапирован» таким предложением, что «царская подачка совершенно его не устраивала», и что он «пошел дальше по пути унижения», обратившись с просьбой о ссуде в 30 000 руб.[254]

С такой оценкой трудно согласиться. Речь шла о безвозмездной выплате в размере 10000 руб. Такой подарок трудно считать подачкой, а возможность уехать на 6 месяцев в деревню – разве не то, чего так хотел Пушкин? Это не было решением всех проблем Пушкина, но предоставляло разумную отсрочку. Тем не менее ему нужна была большая сумма денег, и 26 июля 1835 г. Пушкин обратился с просьбой о ссуде в 30000 руб. и о приостановке выплаты жалованья до погашения этого долга[255]. Согласие Николая I было получено. Уже 31 июля 1835 г. А. Х. Бенкендорф сообщил управляющему МИДом К. К. Родофиникину о ссуде А. С. Пушкину и о том, что его жалованье должно удерживаться[256].

Каждый, кто брал кредит, знает, что важна не только, а порой и не столько сумма. Большое значение имеют условия кредита – ставка, срок, дополнительные требования, размер комиссий.

Решение императора о ссуде было принято, но ее детальные условия не были оговорены. Е.Ф. Канкрину требовались детали. В начале августа 1835 г. он подготовил докладную записку: «…министр финансов имеет счастие представить при сем к Высочайшему Вашего Императорского Величества подписанию два проекта указа, один с платежем указных процентов по сей ссуде, а другой без платежа оных, присовокупляя к тому, что из пожалованных ныне в ссуду 30 т. р. он предполагает удержать следовавшие от Пушкина на срок 22 марта сего года 10 т.р. с причитающимися за просрочку процентами»[257].

Понятно, что Канкрин хотел уточнить волю императора, но он не мог игнорировать тот факт, что Пушкин не начал погашать предыдущую ссуду, выданную на издание «Истории Пугачева», хотя к этому времени уже должен был это сделать. Для финансиста желание вычесть из нового кредита непогашенную сумму предыдущего кредита– вполне естественно. В комментариях к этому документу Березкина отмечает: «Николаем I был подписан первый проект указа, причем о вычете из новой ссуды 10 000 рублей и процентов за просрочку по их выплате в нем не было речи»[258].

Действительно, указ, подписанный 24 августа 1835 г., не содержал упоминания о прежней ссуде[259]. Это вполне логично, не царское дело – входить в подобные детали. Но в указе ничего не говорится и о процентах по ссуде. Однако Канкрин в тот же день, 24 августа, в письме Бенкендорфу упоминает о «ссуде без процентов» и о взыскании 10 тыс. руб. с процентами по прежнему долгу[260].

Пушкин, конечно, ждал иного итога. 6 сентября 1835 г. он написал Канкрину: «Осмеливаюсь просить Ваше сиятельство о разрешении получить мне с полна сумму, о которой принужден я был просить Государя, и о позволении платить проценты с суммы, в 1834 году выданной мне»[261]. В обмен на более гибкое отношение к нему как к заемщику он соглашался ухудшить условия первого кредита, лишь бы получить второй кредит в полном размере. Ответа сразу не поступило. 29 сентября Пушкин писал жене: «Канкрин шутит – а мне не до шуток»[262].

По-видимому, Канкрину потребовалось некоторое время для решения пушкинского вопроса. Он доложил об этой просьбе Пушкина Николаю I, высказав свое мнение – ссуду 1834 г. рассрочить на 4 года без процентов, вычтенные на ее погашение деньги и проценты за просрочку вернуть, но, с учетом «существующего на беспроцентные ссуды узаконения и Высочайшего подтверждения, чтобы из правил о вычетах для инвалидов ни в каком случае изъятия не допускать», вычет на инвалидов с последней суммы оставить в силе. Император 30 сентября 1835 г. на записке Канкрина написал «исполнить»[263]. 10 октября Канкрин распорядился, чтобы деньги за прежнюю ссуду были Пушкину возвращены[264].

Отметим, что и в этом случае Канкрин в итоге отнесся к поэту весьма доброжелательно. Он умело создает видимость полного соответствия условий кредитования Пушкина действовавшему законодательству и «Высочайшему подтверждению». Ведь при первой ссуде Канкрин согласовал, чтобы вычет на инвалидов с Пушкина не взимался. Трудно представить, что он был столь забывчивым и не помнил о том, что ранее сам совершил «изъятие из правил». Но зато, упомянув о готовности Пушкина платить проценты по ссуде, Канкрин создал у Николая I позитивное впечатление о Пушкине как о добросовестном заемщике. Это дало ему возможность не включать условие уплаты процентов в предлагаемое императору решение. В итоге благодаря Канкрину Николай I распорядился, чтобы обе ссуды Пушкину, в общей сложности равные 50 тыс. руб., оказались беспроцентными. Первая ссуда, в размере 20 тыс. руб., должна была быть возвращена в течение 4 лет, а вторая, в размере 30 тыс. руб., – в течение 6 лет, поскольку на ее погашение полностью шло удерживаемое жалованье Пушкина в размере 5000 руб. в год.

Пушкин, скорее всего, понял, что Канкрин отнесся к нему достаточно благосклонно, и надеялся, что в дальнейшем может рассчитывать на его помощь. После того как утром 4 ноября 1836 г. Пушкин получил пасквиль об избрании его коадъютором и историографом ордена рогоносцев, вечером того же дня он посылает вызов Дантесу. По условиям ссуды Пушкину на издание «Истории Пугачева», обязательство возврата средств переходило наследникам[265], т. е. прежде всего – жене. В связи с этим он решил урегулировать свои отношения с казначейством и 6 ноября обратился с письмом к Канкрину. В этом письме он сообщал, что должен был казне 45 тыс. руб. (долг уменьшился, так как 5000 руб. жалованья Пушкина за прошедший с моменты выплаты ссуды год пошли в ее уплату), просил принять в уплату имение в Нижегородской губернии, «которое верно того стоит, а вероятно и более»[266]

Это письмо ясно показывает, в каком состоянии находился Пушкин. Во-первых, он откровенно писал, что крестьян получил во владение от отца и не имел права продавать их до его смерти. Аргумент Пушкина о том, что «казна имеет право взыскивать, что ей следует, несмотря ни на какие частные распоряжения», выглядит странным – на самом деле он предлагал нарушить закон, возможно, не понимая этого. Во-вторых, непонятно, почему Пушкин решил, что Кистеневка «верно стоит» 45 тыс. руб. В то время действовало высочайше утвержденное 25 июня 1832 г. «Положение о порядке описи, оценки и публичной продажи имуществ», вступившее в силу с 1 января 1833 г.[267] Согласно этому положению, оценка имения определялась в размере 10-летнего чистого дохода. Даже если считать, что доход от Кистеневки был равен оброку в сумме 3600 руб., то итоговая оценка была бы 36 тыс. руб., но никак не 45 тыс. руб. Более того, имение было обременено долгом в сумме около 39 тыс. руб. [268]

Что же толкнуло Пушкина на написание такого письма? Прежде всего, он хотел решить вопрос о задолженности казне и, в случае неблагоприятного исхода дуэли, уберечь жену от нищеты. Но в этом письме есть еще и личная просьба к Канкрину – поскольку «это дело весьма малозначуще», не говорить об этом предложении императору, так как государь, вероятно, приказал бы простить долг, а Пушкин был бы вынужден отказаться, что, в свою очередь, могло показаться «неприличием, напрасной хвастливостью и даже неблагодарностью»[269]. Вроде бы все логично, но трудно избавиться от ощущения, что в глубине души Пушкин все же надеялся на прощение долга.

Однако делать этот моральный выбор Пушкину не пришлось– Канкрин написал ему, что, со своей стороны, считает «….приобретения в казну помещичьих имений вообще неудобными», и что в данном случае необходимо «испрашивать Высочайшее повеление»[270]. Естественно, на этом история с просьбой о погашении долга закончилась.

Дальнейшие события в жизни Пушкина известны – отсрочка дуэли, неожиданная информация о том, что Дантес влюблен в Екатерину Николаевну Гончарову, затем отмена дуэли, свадьба Дантеса и Екатерины, продолжение ухаживания Дантеса за женой Пушкина. Менее известны финансовые обстоятельства, связанные со свадьбой Дантеса, состоявшейся 10 января 1837 г. Д. Н. Гончаров, который был опекуном сестры, приехал к свадьбе из Москвы в Петербург и «дал Дантесу устное обещание выплачивать ежегодно сестре по 5000 руб. ассигнациями, причем 10000 руб. были выданы немедленно на приданое невесте»[271]. Можно представить реакцию Пушкина, который не только не получил приданого, но в 1831 г. был вынужден сам дать будущей теще аналогичную сумму денег (11 000 руб.), якобы в долг[272].

Один из последних документов, оставшихся от Пушкина, – записка Н. Н. Карадыкину, в которой говорилось: «Вы застали меня в расплох, без гроша денег. Виноват – сейчас еду по моим должникам сбирать недоимки, и коли удастся, явлюся к Вам»[273]. На записке не было даты, и издатели академического собрания сочинений Пушкина поставили датировку: «Декабрь 1836 – январь (до 26) 1837 г…». Трагическая дуэль состоялась 27 января, а 29 января Пушкин умер.