Я запнулась, чуть не потеряла равновесие, а когда подняла голову, то встретилась с ним взглядом и похолодела. Не ты ли, Екатерина, только что решила, что не такой уж он и страшный? От колдуна пахло пылью, как будто он пропитался ей в зеркале на веки вечные. Его болотно-зеленые глаза прожигали насквозь. Волна раздражения, перелившись через край, хлестнула меня, как ветка одичавшего дерева. В тот момент я впервые по-новому ощутила мою с ним невидимую связь – не как отток энергии, не как требовательное жужжание в ухе, а как чувство его настроения.

– Ты помнишь, что я тебе сказал?

Если я сейчас скажу «да», то признаюсь в том, что соврала, а если скажу «нет» – снова совру. Я потянула руку на себя, но он держал крепко.

– Я предупреждаю в последний раз, – тихо произнес он и перевел взгляд на рисунок.

Наконец, он отпустил меня и пошел к дому, кинув:

– За мной.

Когда он отвернулся, я трясущейся рукой вытерла слезы.

– Надо перекусить, – совершенно будничным тоном сказал колдун, когда мы оказались на кухне, налил воду в две кружки, одну поставил передо мной. Он сел напротив, откусил яблоко, прожевал, морщась, но проглотил.

На улице ветер шелестел листьями деревьев, перекрикивались вороны и щебетали мелкие пташки. Джей катал надкушенное яблоко по столу. Я старалась подавить всхлипывания, которые никак не хотели прекращаться. Дрожащей рукой я взяла кружку и сделала пару глотков.

– Откуда она у тебя?

Я боялась, что он сейчас снова разозлится, но ответила честно:

– Не знаю.

– Она у тебя была дома или появилась здесь?

– Здесь, но рисунок у меня уже был.

– Какой рисунок?

– Мне дедушка в автобусе нарисовал, – мой голос звучал тускло, словно доносился из зазеркалья. – Он всех рисовал в блокноте. Сам сошел на полпути, а мне оставил рисунок с запиской.

– Где записка?

Я сходила в комнату, подняла с пола скомканный листок бумаги и принесла колдуну. Он рассмотрел его со всех сторон, расправил, прочитал текст. Я даже не удивилась, что он читает по-русски.

– Робин вечером посмотрит. Отдохни полчаса, потом продолжим работать.

Он сунул бумажку в карман и ушел. От его слов я разволновалась, хотела спросить, не опасная ли это штука, но конечно не спросила. Робин объяснит. Я не могла понять, что меня больше расстроило – то, что колдун узнал про картинку или его реакция. А может быть эта внезапная эмпатия, которая, должно быть, действовала в обе стороны. Очень удобно – слуга всегда знает, в каком настроении его господин, и лишний раз не будет его раздражать. Мои надежды на то, что колдун вернет меня домой, если я просто топну ногой и потребую, стремительно таяли. Я готова была предаться печальным мыслям о несправедливости мира к одной несчастной девушке, но заурчавший желудок вернул меня на землю.