Забавно, что услыхав пересказ этого сна в каком-то застолье, Дина Рубина решила, что это вполне ничейная байка, и ее воспроизвела аж на обложке своей книги безо всякой ссылки на автора (я имею в виду Файвишевского, естественно, а не Иисуса Христа).

Он как-то во сне и с Богом повидался – находясь, по всей видимости, уже в чистилище. Тут застольный вариант этого сна отличается от того, который в рукописи. Я приведу тот, который записал тогда и тоже вставил в мои тексты.

Бог был похож на человека (во всяком случае и рукой помахал Володе на прощание, и даже левым глазом подмигнул), однако ясно понимал Володя, что имеет дело с Создателем. Бог спросил Володю, в чем тот грешен, и Ему отвечено было честно, и Творец решил почему-то, что Володя пусть еще немного поживет и отправляется на землю. Но тут пришелец заартачился и сказал, что раз уж подвернулся такой случай, то он хочет задать несколько вопросов об устройстве мироздания и психологии венца творения Божьего. «А не пошел бы ты, голубчик, на хуй?» – гневно сказал Господь, и два огромных ангела, ухватив наглеца под мышки, поволокли его вон из помещения.

Но эти замечательные сны-байки резко отличались от основного корпуса Володиных снов, и тут пригодится одно признание, сделанное им в другом тексте. Он ведь совершенно не собирался посвятить себя медицине. Но как раз, когда он раздумывал, куда поступать, его мать (доктор, как и отец) сказала ему удивительные слова: «Иди в медицинский, врачам в лагере живется намного легче».

Это конец сороковых годов, из этой материнской фразы ясно, в каких ожиданиях жили в это время еврейские интеллигенты. И Володя поступил в мединститут, с отличием его закончил и принялся за научную работу в Институте психиатрии АМН СССР. Он и ученым оказался незаурядным: получил даже какое-то свидетельство о приоритетном открытии в области происхождения шизофрении. Блестяще защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Но директором этого института в те годы был пакостно и позорно известный академик Снежневский, автор учения о «вялотекущей шизофрении», под симптомы которой подгоняли инакомыслящих, отправляя их на губительное лечение в сумасшедших домах специального назначения. Этот действительный член Академии медицинских наук останется в истории основателем советской карательной психиатрии. Файвишевский был лишним в институте Снежневского и вскоре оказался из него изгнан лично сановным руководителем. По заявлению о «собственном желании», разумеется.

Тогда и стал он, доктор наук уже, районным психотерапевтом. И сильно в этой области преуспел. Но только очень ясно, каких воззрений на лагерь мира, социализма и труда придерживался этот тихий и немногословный доктор. И на снах его лежит отчетливая печать уже неколебимого мировоззрения. И многие из них поэтому – тягостны, как дурные предчувствия. А еще просвечивает в них – немыслимая деликатность, присущая в жизни и работе очень известному в Москве психотерапевту Файвишевскому.

Вот он оказался в одном из своих снов живущим при очень странных порядках: введен закон, что все казни совершаются у приговоренных на дому и каждый гражданин обязан иметь комнату, где палач произведет свою работу. А еще полагается налить палачу выпить.

Тем временем в дверь к нему, во сне он тоже доктор, звонят, и он уже знает, кто это – он ждал. На пороге стоит интеллигентного вида мужчина, он безукоризненно одет и в шляпе. В руках у него – маленький чемодан. Он протягивает Володе руку, но Володя говорит:

– Извините, но руку вам пожать я не могу.

– Я вас понимаю, – спокойно отвечает палач и проходит в комнату для казни, что-то приготавливая там.

А доктор раскрывает шкафчик с выпивкой и думает: «Такой интеллигентный человек навряд ли пьет водку». Наливает полстакана коньяка и на подносе несет в ту комнату.

– А вы? – спрашивает его вежливый гость.

– Извините, – говорит Володя, – но я не могу пить с палачом.

– Ну что же, я вас понимаю, – снова говорит гость и залпом выпивает свой коньяк.

И все оставшееся время сна доктор не о смерти близкой думает, а мучается, не обидел ли он такого симпатичного человека.

Сны его разнообразны чрезвычайно, только то и дело в них просвечивают столь же разнообразные неприятности. Вот он сидит на собрании какого-то сельскохозяйственного начальства, нечто вроде Агропрома. Все на него смотрят с безразличным равнодушием, а ему предоставляют слово. Он говорит, что химикаты, которые добавляют в почву, – это чистый яд, которым незаметно для себя травится население страны.

– Но ведь это улучшение питания, – возражает ему кто-то.

– Нет, – настаивает знающий доктор, – это чистая отрава, из-за этого сокращается срок жизни человека, вы – убийцы!

Снова вежливое равнодушие.

– Вы – евреи! – неожиданно для себя кричит Володя.