Словесный портрет это, конечно, хорошо, но не было даже отпечатка пальца, так что хранить такое удостоверение надо тщательней — воспользоваться им может любой мало-мальски похожий на меня человек. Вообще, отношение здешнее к безопасности не перестает удивлять — приняли от хрен знает кого хрен знает какие бумаги, выдали паспорт, первые лица свободно расхаживают по улицам, у прилично одетого человека даже документов не спросят, буде он явится да хоть к министру. Ой, икнется это лет через семь, только успевай губернаторские трупы оттаскивать.

Поездка в Питер стала хоть каким-то просветом, но неудачи продолжали сыпаться и сыпаться на мою голову — вернулся я в Москву для того, чтобы узнать, что Варвара ушла. Ну как ушла, объявила, что наши отношения закончены. Последнее время мы виделись реже, чем раньше — я был загружен проектами, Варвара тоже поняла, что с меня слезешь где сядешь и занималась своими дамскими делами. Не то, чтобы я рассчитывал на какие-то особые отношения или, упаси бог, на свадьбу, не то, чтобы мы были особенно близки, но… противное чувство, будто тебя ударили в живот, появилось, стоило Варваре произнести сакраментальное «Нам надо поговорить».

Казалось бы, сплошные плюсы — никто не будет «делать голову» с приличиями, подарками и внезапными планами, жили мы, что называется, на два дома, так что тут ничего не изменится, отпала проблема с будущими поездками в Европу — брать Варвару с собой было решительно невозможно по соображениям конспирации, секс в моем возрасте радует, но он вовсе не является «светом в окошке», как в двадцать лет… а все равно, не покидало острое ощущение, что я остался один на один с чужим миром. Был какой-никакой тыл, место, куда можно было приползти зализывать раны, а потом — вжух! и нет у тебя никакого тыла.

Нда, прямо скажем, привязчивость — не самое лучшее качество для революционера, давненько мне так хреново не было…

Сборка-разборка револьвера не помогала и три вечера подряд я банально напивался под неодобрительные взгляды Марты, но не помогала и водка, ночью я все равно просыпался и часами лежал, уставившись в потолок. Кооператив ни с места, колхоз без финансов не получится, вся личная жизнь под откос, Сава все еще сидит, мизерных доходов от патентов на организацию экспедиции в Южную Африку точно не хватит, а раз так — не будет денег на народный фронт. Ну вот зачем, зачем меня сюда зафитилило? Автосцепку внедрять, мать ее?

Днями все валилось из рук, делать ничего не хотелось. Назад бы, в родной XXI-й век, коли тут я бесполезен.

Встав утром, я решительно отбросил подготовленный костюм, манишку, пристяжной крахмальный воротничок, галстук и прочие ужасы, надел свой френч, сбрую и сапоги, послал Бари записку, чтобы сегодня не ждали, и двинулся в Сокольники. Коли все так хреново — буду искать обратный портал, хочу домой и баста. Надоело.

Лес между Поперечным просеком и железной дорогой был пуст, зато вдоль будущих прудов копошились землекопы, запруживая Путяевский ручей. Я свернул на дорожки Лабиринта, где пару раз видел следы копыт, но в целом лесу было тихо и совершенно безлюдно. После вчерашнего дождя пахло моим любимым запахом сырого леса и я, не обращая внимания на усталость и голод, кружил и кружил по тропинкам час за часом. Активная ходьба и поиск места, где это все случилось, отвлекали от душивших меня последнее время мрачных мыслей, пару раз я даже ухитрился потерять ориентировку, но быстро восстановился — и солнце светило, да и железная дорога была рядом.

Портал, естественно, не находился, да и в глубине души я отлично знал, что вероятность такого события фактически ноль, бесполезные блуждания мне надоели и я с тяжелым сердцем решил все-таки вернуться домой, с тем, чтобы прийти сюда завтра.

Уже около одного из лучевых просеков впереди на дорожке показались две фигуры, шедших в сторону Богородского.

Картузы, рубахи с вышитым воротом навыпуск, пиджаки и начищенные сапоги, вид расхлябанный, подчеркнуто небрежный. Морды непонятные, нагловатые. Не поймешь, то ли то ли рабочие с резиновой мануфактуры, то ли «дачные мужики». Двигались они какой-то разболтанной походкой и не доходя до меня шагов пять внезапно тормознули по обеим сторонам тропинки.

— А пожалуйте бумажник, господин хороший, вам он уже без надобности, а нам пригодится, — весело гыгыкая обратился ко мне чернявый. Второй, посветлее и повыше, гнусно усмехнулся и показал из-под полы нож, вроде как «финку». Держал уверенно и умело, а по холодным глазам было заметно, что пустит «перо» в ход без особых сомнений.

Я едва не ухмыльнулся в ответ. Ну что тут скажешь, просто офигительно. Только гопстопа для полноты счастья и не хватало. Достойный финал попаданческой эпопеи — получить ножом в печень и сдохнуть под березой в Сокольниках, где меня хрен знает когда найдут. Или все, может, так и надо — mission completed и гори оно все огнем, и все проблемы побоку?

Испуга не было. Совсем наоборот, где-то внутри вспыхнул упрямый огонек — лапки вверх, да? Один мир просрал, теперь второй хочешь? Бумажник отдашь, а с ним и сигарницу со смартфоном, да? И такое вдруг бешенство во мне поднялось из-за того, что придется расстаться пусть с малой, слабой, но все-таки ниточкой, связывающей меня с родным миром, такое остервенение собственной некузявостью, такая злость на свое нытье и весь мир вокруг.

— Шевелись, ферт!.. — резко бросил первый грабитель.

Окрик чернявого только подстегнул.

— Бумажник? Подавитесь, суки! — я сунул руку за отворот френча, туда, где у обычных пиджаков был внутренний карман и выдернул из плечевой кобуры Смит-Вессон.

Гулко бахнул выстрел, с деревьев взлетели птицы, эхо пару раз шарахнулось среди деревьев…

Нате! Нате! — с каждой пулей я выплескивал остервенение и обиду на весь мир.

Первая досталась в грудь высокому, стоявшему прямо «под выстрел», вторая — в живот чернявому. Девять миллиметров сбили с ног обоих, нож выпал, высокий повалился сразу, даже не успев взмахнуть руками, чернявый хрипел и сучил по земле ногами, зажимая кровь, бьющую между пальцев.