Силовую акцию провели специально отобранные люди в тайной службе, не боявшиеся запачкать руки в крови. В темную ночь перед самым Просинцем они, как тати, проникли в хоромы главных заговорщиков, подняли их с постели и увели неведомо куда. С тех пор о бедолагах никто не ведал, сгинули бесследно, а родичи ничего не могли прознать о них, только гадали - кто причастен к злодеянию, но тихо, без громкого ропота - тайный недруг сумел внушить им страх столь решительной расправой. С другими заговорщиками обошлись не так радикально - прилюдно обвинили в измене и покушению на власть, кого-то изгнали из родных краев, в большей же части им назначили солидные виры. Не сказать, что недовольных стало меньше, напротив, гораздо больше, но пойти открыто против силы мало кто решался. По сути Варяжко перешел рубеж прежнего правления, вышел за рамки дозволенного правом и народом, но его скорые и крутые меры не вызвали отпора, он просто обескуражил ими всех - и врагов и сторонников.

Массового возмущения народа от столь жестких шагов власти удалось избежать за счет широкой огласки неблаговидных деяний осужденных - компрометирующей информации на них тайная служба набрала достаточно. Простой люд даже поддержал - так, мол, им и надо, а то заелись на народной беде, ни в грош не ценят нас - хоть умирай, а они пальцем не пошевелят!

Главы кланов встревожились - кого они посадили во власть, уж не тирана ли на свою голову? На совете между собой решали, как поступать им теперь - то ли смириться с таким слишком деятельным повелителем, то ли встать дружно против него и избавиться каким-либо путем. Мнения разделились примерно поровну, да и те, кто настаивал против Варяжко, понимали, что у них сейчас нет реальных сил свергнуть узурпатора - за него народ, войско, да и среди кланов пользуется немалой поддержкой, - так и разошлись, не придя к единому решению. Кто-то затаил злобу, задумав в будущем, как представится возможности, устроить козни пока недостижимому недругу. Другие, прежде сомневавшиеся, намерились сблизиться с всевластным правителем, ожидая от его поддержки каких-то выгод для себя - тот уже не раз доказывал Новгороду пользу от своих начинаний.

Весной 992 года от доверенных людей из Киева пришла весть о принятии князем Владимиром веры Христовой - его крестили православные священники из Византии. Вскоре дошли слухи, что стал принуждать к тому же народ - сначала в стольном граде, после и на других землях, изрекши при том слова из Евангелия: - Кто не со мной - тот против меня.

Крещение киевлян князем Владимиром

В начале лета в Новгород прибыло посольство из Киева - ближний боярин Здебор и два священника, - с грамотой от Владимира. В ней он просил народ новгородский принять христовых служителей, внять проповедуемым ими заповедям. В отдельном послании для самого Варяжко князь дал объяснение причин, побудившим его принять православие, советовал последовать его примеру больше по государственной надобности, а не соображений вероисповедания. Мотивы казались обоснованными, а тон письма откровенным, но Варяжко видел подвох в навязывании ему своего мнения. По сути, тот подставлял его под гнев народа - слишком прочна в нем вера в прежних богов, чтобы так просто отринуть их и принять неведомого им Христа. Да и вековые обычаи противоречили канонам новой религии, взять те же законы природы и человеческого естества - привычные прежде, в христианстве же они считались кощунством или блудом.

Доводы князя в пользу православия выглядели явно слабыми, но и без них Варяжко знал - язычество обречено, монотеистическая религия изживет его, как более востребованная в централизованном государстве. Путь же к тому предстоял долгий, форсировать ее, как Владимир, он не собирался. Дал согласие христианским миссионерам проповедовать свои воззрения, даже разрешил им строить храмы на Новгородской земле, но отказался принуждать людей к принятию новой веры. И, как показали последующие события, допустил в какой-то мере серьезный промах. Враги воспользовались темнотой простого люда, извратили его дозволение православным священникам вести проповеди - представили пособником чуждого верования, предавшим истинных богов. К ним присоединились жрецы и волхвы, недовольные появлением конкурентов в их вотчине, своим словом и влиянием добавили противников власти.

В ревуне (сентябре) в Новгороде и других городах, где поставили православные храмы, прошли бунты и погромы - люди воспротивились введению христианства, на стихийных сборищах обличали власть, допустившую подобное непотребство, а потом громили исчадия чужой веры, доставалось и местным управам. Варяжко и его администрация не пошли на поводу восставших, твердой рукой подавили беспорядки. Привлекли к карательной операции как специальные службы, так и воинские гарнизоны, не обошлось без кровопролития. Бунт подавили, а потом провели разбирательства и суды над зачинщиками, невзирая на их чины и саны. Складывалась ситуация, что руководство Новгородской землей все более становилось авторитарным, Верховный правитель получил практически неограниченную власть, мог вершить по своему усмотрению.

Как гром среди ясного неба случилось то, чего Варяжко не ожидал - народ Новгорода выступил против него. Совет господ, видя все большую узурпацию власти, объединился и созвал вече, где ему удалось преодолеть сопротивление сторонников Верховного правителя. Простой люд на этот раз не заступился за своего избранника, пошел на поводу родовых вождей. Почему так случилось - Варяжко не понимал, казалось, он контролировал умы и настроения мужей новгородских, но, по-видимому, упустил что-то важное, приведшее к такому исходу. Противиться воле народа не стал, о том и заявил на вече, а потом слушал, почти не осознавая из-за захвативших дум, речи тех, кто высказывался о его дальнейшей судьбе. Было предложение от недругов изгнать бывшего правителя из города за совершенные им злодеяния, но народ на то не согласился, наложил виру, хотя и не маленькую - в сотню гривен. Также постановил вернуться к прежнему правлению - с главенством совета господ и подчиненным ему посадником. Так закончилась на Новгородской земле недолгая пора единоначалия, а Варяжко оказался не у дел.

На себе ощутил мудрость - не взлетай высоко, больно падать будет. В первое время не находил себе места, куда-то все рвался, как привык за долгие годы во власти, а потом осознавал с тоской и обидой - спешить-то некуда, никому он сейчас не нужен. Сидел дома день за днем, никого не хотел видеть, да и осмыслить нужно было происшедшее. Вроде предпринимал все возможное в его силах, не жалел ни себя, ни других ради дела, а оказалось - люди не оценили его старания. Передумал многое, вспоминал и анализировал достигнутое им и упущения, в конце концов пришел к простому выводу - он поспешил, пытался перегнать время, изменить людей, а они не приняли перемен, не созрели для них. Понял еще - не надо рвать жилы, живи для себя и своей семьи, а что больше - лишь по надобности. С тем и пришел к миру с собой, занялся работами по дому и хозяйству, между делом продумывал планы на будущее.

В семье же не многое поменялось - жены все также возились с малышами, старшие дети взрослели, у них появились свои заботы и забавы, часами пропадали на улице. Собирались вместе вечером, за общим столом обсуждали случившееся за день, делились слухами, своими мыслями, какими-то планами и заботами. Варяжко иногда поражался, открывая для себя новые грани в родных ему людях - прежде у него просто не находилось времени вот так, спокойно и неспешно, сидеть и вести с ними разговоры, заниматься общими делами и хлопотами. Даже малыши порой удивляли - от того же Тихомира или крохи Душицы слышал слова, которые были бы уместны намного старшим детям. О случившейся отставке главы семейства все, конечно, знали, но речи о том никто не заводил, ни слова укора или жалости - как будто ничего и не случилось. Но по тому вниманию и заботе, которые они без слов оказывали ему, Варяжко чувствовал их переживание, от того становилось и легче, и в то же время сложней - его проблемы сказывались и на родных, как бы ни старался уберечь от них.

Шло время, постепенно уходила горечь обиды, да и надо было заняться хлебом насущным. Хотя семья нужды не испытывала - прежних сбережений хватало, но сидеть без важного дела не мог, вновь появившийся внутри зуд не давал покоя. Открывать какое-либо предприятие в городе не испытывал желания, подспудно чувствовал в себе пробуждение какой-то силы, которая звала туда, где он бывал не раз - на Урал. Получил в управе - не без труда, пришлось отдать немалую мзду, - грамоту с разрешением экспедиции за свой счет и открытие промысла в той стороне. После бросил клич желающим пойти с ним в горы - отозвались прежние помощники и соратники, ставшие для новой власти ненужными. Набралось их три с лишним сотни - вдвое больше, чем планировал для начала Варяжко, но никому не отказал. Всей дружной ватагой собрали за зиму нужное для похода и основания прииска, ранней весной - лишь только сошел лед на реке, - отправились на пяти ушкуях и двух грузовых ладьях в дальний путь.

Дважды на Волжском пути их пытались остановить - раз на волоке какая-то залетная шайка, во-второй уже на Двине и ворог встретился куда серьезнее - на десяти поморских судах. Отбились без особых потерь - сказались прежняя выучка и боевой опыт, но радости от того было мало. Даже по этим событиям следовал вывод - пришедшие к власти мужи не утруждали себя заботой об обороне рубежей, свертывали воинские части, стоявшие на них. Оставалось Варяжко и его людям лишь горько вздохнуть и идти дальше настороже, в любой момент ожидая нападения. Худо-бедно, но дошли до Чусовой, а там, с опасной проходя камни, миновали приметную скалу на правом берегу. - Я вернулся, хозяин горы, - обратился в мыслях к обитавшему в ней духу, через долгую минуту услышал ответ: - Добро пожаловать, пришелец. Земля готова принять тебя, пользуйся ею бережно и она воздаст тебе щедро.

После, на ночной стоянке, проверил способность видения недр - в тот же миг, как пожелал, увидел в серой дымке, словно на экране тепловизора, темную массу тверди, пласты какой-то породы с вкраплениями различных оттенков - от почти черного до серебристого. Различал и живую плоть: - корни деревьев, даже травинок, стоило мысленно приглядеться к ним, жучков и червячков под ними. Настолько контрастного зрелища Варяжко не видел даже в первый раз, в пещере духа - не только общим фоном, но и каждый отросток или крапинку, да еще в цвете. В чем природа подобного видения - мог только гадать, но оно превосходило то, с чем раньше, еще в прошлой жизни, ему приходилось обращаться. Ни тепловое, ни рентгеновское излучение даже близко не могли сравниться с ним, объяснение напрашивалось чем-то сверхъестественным, непостижимым человеческому разуму.

В последующем не раз прибегал к открывшемуся дару и он не отказывал, так шел к месту назначения воочию, не только по догадке и своим предположениям. После Чусовой повел людей к истоку Нейвы, где в будущем открыли самоцветную полосу Урала - месторождения драгоценных камней. Остановились в долине, разбили здесь лагерь с временным жильем, после приступили к возведению прииска по подобию золотодобывающего - с той же драгой и подачей воды для промывки. Только еще стали рыть шурфы в местах, куда указал Варяжко - там близко к поверхности проходили жилы с самоцветами - изумрудом, топазом, горным хрусталем. Алмазов здесь не оказалось, но и найденные камни с лихвой окупали экспедицию, так что все трудились с полной отдачей, радовались, когда находили особо крупный и красивый минерал. Никто им не мешал, обошлось без стычек с местным племенем - отдали вождю откуп товаром, на том и поладили.

Работали до самых холодов, напоследок привели в прежнее состояние участок разработки - закопали шурфы, разровняли отвалы, восстановили дерн. О том велел Варяжко, следуя наставлению духа - не навредить природе. А потом возблагодарили дарами мать-землю и отправились в обратный путь, увозя с собой богатую добычу - десяток ларей с уложенными россыпью и в отдельных мешочках драгоценными камнями. Их ценность трудно было определить, но даже в необработанном виде они тянули на несколько тысяч гривен. Варяжко же намеревался отдать в огранку, а уж потом пустить в продажу - на том выигрывал едва ли не вдвое больше. Его люди согласились на такой расклад и подождать до полного расчета, пока же, в счет будущей оплаты, взяли приглянувшиеся им самоцветы - на подарки женам и дочерям. Условились еще пойти следующим годом на пермяцкую землю - теперь за алмазами, в том дали согласие все до единого. Не потребовалось лишних слов и уговоров - люди готовы были пойти за Варяжко куда угодно.

Вернулись в Новгород поздней осенью, когда по утрам стало подмораживать, у берегов образовался первый лед. Поставили суда на прикол, после разошлись по домам, только с Варяжко остались десяток прежних бойцов охранять ценный груз. Так в их сопровождении прибыл в свои хоромы, отдался радости встречи с родными. За полгода с небольшим соскучился по ним, особенно детям - обнимал и целовал, а те отвечали своей лаской. Самый младший - Кресслав, сначала дичился, не признав заросшего родителя, после пошел на слабых еще ножках к нему на руки. Залюбовался старшей дочерью, Ланой - выросла красавицей, стала совсем уже взрослой девицей. - Да ее уж пора замуж готовить, - пришла в голову мысль, - вот время летит: - вчера еще бегала с младшими взапуски, а сейчас идет как пава - парням на загляденье!

В тот день наговорился больше за минувшие полгода - рассказывал о походе, отвечал на бесконечные вопросы, сам расспрашивал о происшедшем в доме и городе. С Ланой угадал, уже приходили сватать ее, но с ответом оставили до возвращения отца. На вопрос - Кто жених? - дочь зарделась от смущения, после промолвила тихо: - Ростих, он живет неподалеку, его отец купец Стоян.

Вспомнил того купца - не сказать, что знатный, да и род не велик, но отказывать из-за того не стал, лишь спросил: - Тебе он по нраву? - в ответ дочь кивнула согласно, после произнесла: - Да, батюшка.

- Хорошо, доченька, будет по твоему, пусть шлет сватов, - к заметной радости дочери высказался Варяжко, только подумал с грустью: - Куда же ты торопишься, Лана, ведь не медом намазана женская доля, да еще в чужой семье!