– Нравится. – Руку убрал. Ну, как убрал – на талию положил. Чтоб почки не отморозила, все дела. – Только ты накидалась.

– Это еще не повод душнить.

Несет винищем, но за ухом с родинкой на мочке цитрусовое нежное, так что дыхание сбивается, а Кристина кладет руки мне на плечи, тянется и вдруг цапает за шею – нарочно, чтобы остался след, откидывается, улыбается этим своим «попробуй поймай». Играет в подсмотренную опытность, но знаю, что играет, от этого всё только трепетнее и опаснее, виннее и невиннее, и вот язык перекатывает вкус коробочной «Изабеллы», а рука гладит, щупает, сжимает нежное, в мурашках, там, под пиджаком и ниже, ниже, ниже, Кристина жмется, просовывает под футболку ладонь – ледяную, но всё равно горячо, гладит, сжимает, щупает, прижимается, цитрусовое накатывает влажной волной, Кристина накатывает влажной волной, накатывает влажной, накатывает…

Чую, что такими темпами я до эпикфейла дойду, стаскиваю ее с себя – аккуратно, чтоб не обиделась. Дыхалки не хватает, как будто кросс пробежал, – а Кристина стоит ошалелая, головой трясет… Думаю: ну, хоть не меня одного проняло. А она говорит:

– Алёша, я щас блевану.

Так вечер и перестал быть томным, короче. Кристина с балкона свешивается, я волосы держу, а снизу – орут: прилетело кому-то, по ходу. Я ее в комнату оттащил, а там уж пошла веселуха, только успевай ловить. А я еще не соображаю нихера, голова гудит, как будто накидался тоже. И вроде только что не настолько уж пьяная была, а тут с каждой минутой всё больше кроет. Только отошел воды ей на утро набрать, возвращаюсь – минус ковер.

А потом я, как дурак, блестки эти ее сплевываю и неделю в водолазке задротской таскаюсь, засос прячу, а Кристина глазищами хлопает, как будто и не было ничего. И Лизка, зараза, шуткует про то, что с Петей петтинг, а с Лёшей лёшинг, и на Кристину посматривает многозначительно – спалила нас явно. И муторно так: если Кристина правда не помнит, получается, она в несознанке была, а я воспользовался, как мудак какой-то. А если помнит и не говорит, значит, стесняется, а если стесняется, то чего именно? При любом раскладе я как мудак. Про балкон один раз только спросила, когда узнала, что по общаге иностранцы какие-то бегали, источник вдохновения, так сказать, искали.

Никита приехал, увидел шею и спрашивает:

– Это кто тебя?

Я отбрехался, а он только кивнул:

– Ты ей явно нравишься.

– Ага, – не выдержал, решил посоветоваться, как быть, когда такая ситуация кривая вырисовывается. – Слушай, а у тебя с кем-то уже…

– Нет. Да и не будет, я так думаю. Кажется, я асексуал. И знаешь, часто по-дурацки как-то выходит. Как будто от меня чего-то ждут, а я не оправдываю ожиданий…

– Ага, ага, – он еще что-то говорил, да я уже не слушал, вот он и подзаткнулся быстро.

А думал я, что с Никитой, значит, советоваться без толку, а во френдзоне у Кристины торчать невмоготу. Одно дело, когда вы как будто дружите и всё только в теории может быть, и другое, когда до практики за угол в комнату оставалось завернуть.

Так что план у меня был на Старый Новый год предложить ей по-нормальному встречаться. А она морозиться стала – сначала думал, показалось, а потом понял всё – и как отрезал. Дожал все-таки. Сама явилась, глазки в пол, вот я и сказал строго, как Муське: или туда, или сюда. Она всё юлить пыталась, спрашивала: тебе, значит, дружить со мной неинтересно? Я ей и ответил: ты же не дружишь, ты придруживаешься. Она сама тогда ближе подошла, за руку меня схватила, в глаза давай заглядывать, ну я как бы и понял, что хватит болтать. Думал, что поцелуями дело кончится, а она хвать и в комнату потащила, хорошо еще, у меня с собой всё было, я после Нового года так-то запасливый стал.

Кристина потом спросила, был ли у меня кто до нее, а я как-то не хотел ей про выпускной рассказывать, но она даже и слушать особо не стала, сказала, что у них в первом семестре книжка была в программе про двух девственников, которые полгода сообразить не могли, что как делается, и она боялась тоже так попасть.

И я думал, что раз она сама определилась, то нормально всё теперь будет, по-людски, а не по-кошкиному, да только с хера ли. Когда мы с ней вдвоем, так всё отлично, а как кто другой появляется, так сразу когти выпускает. То ластится, то крысится: и жарко ей со мной, и душно ей со мной, и храплю я по ночам (гайморит, ну!), уворачивается, типа из-за щетины, руку вырывает, особенно при всех тупо выходит, как будто стесняется меня. Ни одной общей фотки в инсте – это у нее-то, которая через день постит и по двадцать сторис выкладывает, типа личный бренд создает. А я терплю, как придурок, а то ей только повод дай – сольется. Папа сказал, что для парня добиваться нормально, вон он за мамой сколько бегал, а она нос воротила, а мама сказала, что глупости это всё, девушка не регистратура, чтобы ее штурмом брать, в этом деле взаимность главное, и пусть папа не выдумывает, ничего она нос не воротила, а вот Кристина та еще принцесска и меня пользует. Я спросил тогда, как она меня использует, ведь взять с меня нечего, – а мама покачала головой и повторила: пользует. Видимо, поэтому Кристину на диване с Леськой положили, а не со мной. И снова, как в общаге, в ванной жаться приходилось, но как-то ночью я выходил первым и на папу наткнулся, он меня на кухню увел, я глаза не знаю куда деть, а папа тут и сказал, что на выходные на дачу к дяде Толику уедет, а потом по плечу меня хлопнул и добавил:

– Ладно тебе, вы с Леськой тоже не от рябинки уродились.

Пусть маме Кристина не понравилась, зато Леська от нее не отлипала. Они чем-то похожи, и правда. Кристина – как Леська со своими рисунками: пока каждый не похвалит, не отцепится. Я старше ее на два года, а такое ощущение, что на десять. Хотя там есть в кого: тетя Лена – та вообще чудная.