Жаль мне его. Понимаю: где он и где я, – да только вижу, что в нем неладное что-то, как будто он себя разбирает на части и ищет, где же сломано. Или это я в нем ищу.

Раньше я работала помощницей городского депутата, вела его соцсети – вот тогда я чуть в край не поехала. Двадцать восемь личностей, заходить нужно в разное время из разных аккаунтов, писать комментарии – одинаковые, но не слишком, ругаться с настоящими комментаторами и со своими – но не чересчур, телефон носить с собой в туалет, в душ, не выключать звук на ночь, ведь в любой момент может позвонить ОН. А ОН человек такой, переменчивый что твой биткоин, поэтому в 10:00 у него все зайки и солнышки, а в 10:05 девки дуры, а мужики полудурки (то есть все-таки не такие дуры, как девки). Матом мог и по телефону, и лично – только в письмах лапочка: не дурак, понимал, что переписку слить можно. Мне шифр сразу передали: если просто имя, значит, доволен, если «дорогая», то накосячила где-то, а если «уважаемая», то всё, кабзда, на работе лучше не появляться.

А со мной у НЕГО история вышла особая. Под Новый год мы как-то корпоративили в ресторане, тетки наши все вырядились, начесы начесали, каблучищи нацепили. Жена ЕГО тоже пришла в платье серебряном в пайетках с шлейфом. Да только, как назло, в ресторане скатерти тоже постелили блестящие и в серебряных пайетках. И сидит она такая, будто скатертью обмоталась и ЕМУ на ухо пошипывает. Вот ОН надрался и пошел искать, куда бычить. Нашел, конечно. Никиту Скворцова, пиарщика нашего. Я ближе подошла, чтобы ЕГО утихомирить, а ОН тут и выдает:

– Я, говорит, только перед двумя прогибаюсь. Перед Самим и перед Скворцовым.

А главный-то у нас Скворцов и есть. Только Алексей, однофамилец.

– А я Скворцов.

И ОН как взял и на колени перед ним как бахнулся – хорошо еще, никто кроме меня не видел. Потом ОН весь вечер с этим Скворцовым братался, а с утра прознал, конечно, что никакой он не родственник. А я мало того, что свидетелем ЕГО падения как бы прохожу, так еще и не сказала ему вовремя про Никиту. Вот он и начал меня прессовать. Перед тем как мозг вынести, сортировал его по урночкам.

Я с собой таскала фляжку – сначала с валерьянкой, но та воняла больно, так что перешла на новопассит. Хотела уже дальше переходить на чего покрепче, хоть бальзам на травках, чтоб еще и язву подлечить, а то меня на нервах крутило-то нехило. Мама переживала, говорила, что я с лица совсем спала, аж скулы появились, а еще волосы с меня сыпались, как у Нюшки во время линьки. Ночами уснуть не могла, потом проснуться – так боялась пропустить звонок от НЕГО. А еще такая штука интересная, что жрать вообще не хотелось, потому что вкуса не было. Что ни жуешь, всё бумага. Опробовала ковидность до того, как это стало мейнстримом, ага. У меня так после короны горшок Нюши, мясо и пот одинаково воняют, так что маму заставляю себя нюхать перед выходом, а то ж уйду в кедах обоссанных и не пойму даже.

Мама тогда сунула мне телефон сына своей подруги, психолога. Сходила я один раз. Он мне совсем не понравился, прилизанный больно, волосок к волоску, будто у зеркала больше меня торчит, а я тогда как чертила выглядела, так что особенно обидно стало. А еще умный такой: сказал, что у меня руки трясутся, когда о НЕМ заговариваю. Но платить мне без работы кто стал бы? Мама – в детском садике воспитательница, ее окладом только коммуналку закрыть да полкредита мне за машину. Тем более ОН всё повторял, что с моей думалкой только на рынке рыбой торговать, что я уже и поверила – по полной меня отгазлайтил.

А потом я налажала по-крупному – от невыспанности, или запутанности, или запуганности, не знаю даже. Накосячила даже не на «многоуважаемую», а на целую «достопочтенную». Выложила пост на час раньше – до пресс-конференции, а не после. ОН так орал, что стёкла звенели, а я молчала, потому что отвечать ему в таком состоянии нельзя, и, видимо, стискивала зубы, а ему показалось, что я смеюсь. Тогда ОН швырнул в меня папку – нетяжелую и всего лишь в мою сторону. Конечно, в сторону, не в меня, не совсем же ОН поехавший, но папка угодила мне в глаз уголком. Не так уж и больно было, но неожиданно, вот я и завопила, а из коридора сразу вбежала его зам, которая очень уж на ЕГО место хотела. Она разоралась, сказала, что ОН порочит честь заведения и я сейчас пойду и выложу это в своих фейсбуках, а им всем разгребать. А я об этом и не думала тогда, честно, только страшно стало, что фейсбук у меня полудохлый с арабами во френдах и дикпиками в личке, а еще что глаз видит плохо и, значит, тяжело будет работать, – вот как перекочевряжило меня там.

Короче, эта тетка, дай ей бог здоровья, как-то за меня впряглась – может, и правда решила, что я стучать побегу, может, так ЕМУ насолить хотела или, наоборот, одолжение сделать, чтобы помнил, кто ЕГО выручил. Выплатили мне тройную зарплату и пристроили в Академию секретаршей к декану философского факультета Аникееву Василию Евгеньевичу.

Я как увидела своего нового, так сразу и умилилась. Он такой карманный интеллигентик: маленький, с бородкой клинышком, в очочках тоненьких. За все три года не то что голос не повысил – даже слова злого не сказал. Он ведь, наоборот, когда злится, начинает тише говорить, чтобы вслушиваться приходилось, манера у него такая, студенты особенно пугаются на экзаменах. Страшнее кошки зверя нет – не шутка совсем: если Нюшка мурчит, не значит, что не бросится.

Только сначала я всё думала, что шеф меня вот-вот погонит. А почему? Он прощался со мной: «Счастья вам, радости, здоровья!», – а я думала, то ли намекает, что мне пора, то ли просто издевается. Оказалось, нет, искренне желает. Я на второй неделе перепутала документы для ректора (!!!), а он так тихо-тихо сказал: «Анжела, вы бледноваты, может, плохо себя чувствуете? Домой не хотите?». Я думала: ну вот, приплыли, на выход. А на следующий день у меня на столе корзинка с конфетками и печеньками – «для активизации мозговой деятельности», так и сказал. Так оскорбил, что приятно сделал.

Тогда я и поняла, что началась моя новая жизнь. Рубанула каре, вылила из фляжки бальзам, даже на итальянский начала ходить, чтоб понимать, чего там Мой иногда бормочет. Мама надеялась, что я на курсах замуж сразу выйду, да куда там: такое ощущение, что итальянский с испанским идут учить одни разведенки. Мама-то думала, что раз назвала меня Анжелой (спасибо еще, не Анжеликой, блин!), то у меня и в личной жизни попрет. А пока что у нас сезон один «Анжела и депутат» да сезон два «Анжела и декан», а спин-офф «Анжела и психотерапевт» я скипнула. Ладно, есть вариант для мамы «Анжела и айтишник», но я как Петю вижу, так в голове сразу голос тетки из «Модного приговора»: «А кто у нас тут самое слабое звено?». И вообще он Рак, тот еще нытик, значит. Короче, подождет мама внуков – ей пока в детсаду мелочи хватает.

И всё было у нас ладненько, а потом на факультете ерунда случилась. Заходят как-то утром в понедельник студенты в корпус, а на входе надпись: «Аникеев скотина». Дальше – больше: в коридоре на всю стену «Аникеев зараза», рядом с библиотекой «Аникеев плагиаторщик», у столовой «Аникеев воровайка», а напротив деканата «Аникеев собачий сынок». Фотографий-то сколько было – жесть. Мой посмотрел на это, затребовал список отчисленных и сразу ткнул в единственную иностранную фамилию.

Оказалось, что студент из Турции не смог пересдать долг. Из общежития его выселили, но пропуск для прохода в Академию отключить еще не успели. Так что он оставил вещи у соседей, пришел с одной сумкой и поселился на факультете. Жил так неделю, инфраструктура-то у нас олл-инклюзив: мылся в спорткомплексе, ел в столовой, дрых на диване под лестницей, где камер нет. Но как-то проспал будильник и нарвался на уборщицу. Она решила, что это вор, отобрала сумку и выгнала парня из корпуса, даже не разобравшись, кто это. А он со своим пропуском с вечера снова пробрался на факультет, только уже с баллончиком краски, и устроил нам, как Мой говорит, перфоманс. Конечно, надо было в полицию его сдать, но наши с посольством связались и как-то всё утрясли. Вот только фотографии эти потом еще долго гуляли. А самое идиотское, что студент этот всё-всё выкладывал у себя в твиттере – и как на факультете жил, и как с уборщицей ругался. В итоге все знатоки, а мы дураки, следствие ведем.

Потом была еще такая история. Приезжал король с Ближнего Востока, все входы-выходы перекрыли, паспорта проверяли, телефоны отбирали. А посреди встречи вскочила девка и из лифона вытащила ленту «Women are people too». Хорошо еще, ее сразу вывели, раскричаться не успела – а то позора не оберешься. Ну и король еще человек деликатный, сделал вид, что английский и лифчиков не понимает. Телефонов там не было, так что заснять ничего не успели. А не заснято – не считается. Только оказалось, что девица в этот день пост в инстаграме выкладывала: «едет король, покажем ему, кто здесь королева».

Это еще ладно, шутейки. А вот потом настоящая неприятность случилась. Студентку нашу поймали, да не где-то, а на границе, да не просто на границе, а когда она пыталась перебраться на ПМЖ к своему парню, по совместительству вербовщику организации-которую-нельзя-называть. Одного этого хватило бы для скандала, но тут ведь и свои же подлили масла в огонь – давай ее защищать, писать в фейсбуке, петиции выкладывать, ходить на судебные разбирательства, как будто мало нам проблем. Как ни откроешь новости, там заголовки – «Раскол в Академии», «Академия террора», «Академический обмен». Надо Моего похвалить: прятаться не стал, отвечал на вопросы, интервью давал. Но притомила его эта история – он тогда и стал как-то скукоживаться.

Вот он мне и пожаловался, что откуда ж ему знать, кто там что собирается делать: не нянька он студентам своим. Я и сказала, что дело-то нехитрое, если каждый день проверять соцсети. Он сказал, это ж сколько людей надо, да еще и чтоб не болтали почем зря. А я сказала, что нужен один, но опытный. А он сказал, где ж такого опытного найти. А я сказала, что вообще-то занималась не совсем этим, но и этим тоже.

Он еще сомневался, можно ли так делать, а потом пришел с распечаткой и ткнул пальцем: читай, мол.