Я открыла дверь.

Видеть своего двойника – всегда потрясение. Это как смотреть в зеркало – но гораздо, гораздо причудливее. Самое странное теперь было, что мы выглядели настолько одинаково – и настолько по-разному. Волосы Эвелин были всклокочены, словно какая-то мелкая зверушка устроила в них гнездо. Лицо неравномерно одутловатое, кожа прозрачно-голубоватая, как обрат. Когда она улыбнулась мне, я заметила, что у нее не хватает переднего зуба. На Эвелин было несколько свитеров, один поверх другого. Она свернулась под одеялами – и все-таки мерзла.

Эвелин выглядела чудовищно. Я любила ее. Всегда любила и всегда буду любить.

Сила этой любви стерла все. Годы ссор и беспокойства. Безумные полуночные звонки, попытки разыскать сестру, реабилитационные клиники, разочарования и ужас. Все обиды, безысходность и страхи без следа сожгло счастье быть с ней в одной комнате. Счастье от того, что она жива. Как я могла забыть самого важного человека в моей жизни? Я никого не любила так, как свою сестру. Никого, кроме Ники. Было почти непереносимо больно оттого, что моя сестра его не знает. Что Ники не знает ее. И, может быть, никогда не узнает.

Я подбежала, обняла Эвелин. Сказала:

– Тебе нужно помыться.

– О, начальство явилось. – Эвелин выволокла себя из кровати. – Что мне нужно – так это порция бурбона, пиво и две таблетки викодина.

– Ты под кайфом. – Я присела на край кровати.

– Ты так хорошо меня знаешь, – вяло заметила Эвелин. И добавила: – Я хочу умереть.

– Не хочешь, – сказала я. – Не можешь.

Я с ума сходила от мысли, что ее смерть поможет нам с Шоном. Я же забыла, как любила ее, как хотела, чтобы она жила. Я придумаю что-нибудь еще. Я привезу ее к себе домой, расскажу Шону и Ники правду…

Эвелин сказала:

– Не как в той пьесе, где девочка всю дорогу говорит маме, что убьет себя. И убивает. Или не убивает. Не помню. Ничего такого не будет.

– Скажи мне, что ты это не всерьез, – попросила я.

– Всерьез. – Она указала на полку у меня над головой – там дюжина пузырьков с таблетками выстроились в ряд, как готовые сдетонировать прозрачные цилиндрические бомбы. – И я не какая-нибудь дилетантка. От меня грязи не будет, обещаю.

– Мне нужно, чтобы ты была со мной, – сказала я.

Эвелин ответила:

– Мы уже потеряли связь друг с другом, если ты вдруг не заметила.

– Это можно изменить. Прямо сейчас.

– Все можно изменить. Например, я теперь стала аккуратной. Собираюсь прибрать на кухне. Заправлю кровать. Я не убью себя в доме, тебе не нужно будет возиться с моим телом. Я планирую сделать это вне дома и предоставить матери-природе выполнить всю грязную трудную работу.